– За твоими слезами.

– И что ты будешь делать с ними? – опустив голову, Марья прижимала к себе бесполезное ружье.

Паук выбрался из-под стола, крадучись подбираясь к ней. Он думал, что она его не видела. А она и не видела, но слышала, как он приближается.

– Добавлю к остальным, а после выпарю соль.

Дед схватил Марью за плечо, повернул к себе. Он был уже стар и немощен, а потому предпочитал словами добиваться слез. Однако оставался в нем еще запал на грубую физическую силу.

– Не видать тебе моих слез, – заявила Марья, вскидывая ружье и прикладом вдаривая деду между глаз.

Тот завыл, схватившись за нос, бросился к окну, да вывалился через него. Долго он бежал, звеня склянками в сумке, да сетовал на судьбу. У хозяйки дома лишь угадывались очертания глазниц, обтянутые бледной, тонкой кожей.

Все, что дед добыл в своей последней вылазке, он добавил в общий чан. Бормотал, махал руками, кипятил под определенным углом, а после довольно зачерпнул пальцем голубоватый налет со стенок котелка – соль получилась отменная.

Что до Марьи, то она так и не дождалась письма от своего супруга. До того сильно ее было горе, что хотелось выть и рыдать, но она могла только выть. И тогда, чувствуя, что ее горе не выплакано, отправилась она по миру, взяв с собою одну лишь сумку. Снашивались ботинки – вязала кору к подошве, да дальше шла. Рвалась сумка – плела корзинку, да дальше шла. На ногах своих беды разносила, в сумке своей склянки хранила. Своих слез не имела, зато чужие собирала.

***

Находясь под впечатлением, прошу упаковать горсточку соли в подходящую склянку. Торговец охотно добавляет к счету три медяка за склянку и протягивает мне мою сомнительную покупку.

Отбрехавшись от почувствовавшего силу торгаша, что вознамерился следом втюхать мне откровенную пыль под видом экзотического перца, я продолжаю свой поход. Мясной отдел уже полнится людьми, а значит, мне стоит немного поторопиться, чтобы позднее не тратить свое время в очередях. С тем условием, что я люблю всласть потрепаться с продавцами, мне нужно следить за временем с особой тщательностью.

Глаза разбегаются, не знаю, куда податься дальше. Мой список покупок, заготовленный заранее, рассыпался прахом в моем же кармане. Этот список должен был служить мне путеводной звездой, однако горизонт запланированных событий затянули непроглядные тучи, оставив меня блуждать в потемках, отыскивая путь свой наощупь. Но я справляюсь.

Прямо по курсу скромный павильон, отгороженный от мясного царства игривыми стеклянными стенами. Игривыми, потому что это настоящая игра – попасть в дверь, а не в стену, оставив на стекле отпечаток своего носа. Многие уже попалось на эту уловку, но владелец павильона не спешит менять прозрачные завесы или хотя бы навесить на них предупреждающие ленты. Он с удовольствием глядит на своих потенциальных посетителей, как они с опаской мечутся, подозревая подвох. Глядит, как вроде бы решились, делают шаг, но ах! врезаются лбом в стекло. Лишь единицы с первого раза входят в лавку, минуя коварное препятствие. Чаще всего это рожденные слепцы, что руководствуются не зрением, а особыми эманациями. Ну или душком. А душок в лавке за стеклянными стенами стоит говорящий.

Вино, ликеры, коньяки, настойки – на любой вкус, цвет и похмелье. Мне эта зловредная привычка чужда, но ничто так не оттеняет грубый вкус мяса, как изысканное вино. Я не спец, едва ли отличу вино от гранатового сока, но есть кое-что, что я беру неизменно.

– Бутылочку выдержанной крови из базилики жрецов Бога Смерти, – с порога объявляю причину своего вторжения.