Вся в церквах да в позолоте!

И стоит не на болоте,

А на горках да холмах.

У неё велик размах!

Здесь идёт коронованье,

А в петровской – отпеванье.

Здесь короны благолеп,

Ну а там – роскошный склеп.

Это выдумка Петра.

Он в истории – гора!

Хоть Россею восславлял,

Только много вытравлял

Русского исконного.

Скажешь, толоконного?

А хотя бы и такого!

Нам родное – не окова!

Моды поменялись все.

Щас горгочут на франсе.

Где те исполинные

Образы былинные?

Здесь в глубинке задержались,

Да и то стыдливо сжались.

Не пойму, чего стыдиться?

Сто веков могём гордиться

Прежними победами.

Там в верхах уве́доми:

К своему пора вернуться.

Перед их устоем гнуться?

Не угоден свой устой?

Православный люд простой

Недоволен нищетой,

Как и праздничностью той.

Чиновник: Петербург другого вида.

Почему у вас обида

За Москву? Был Киев ране.

И у всех отличны грани.

Кульбач: Дак Москва – есть третий Рим!

Строим, строим, вновь горим.

Возведём, что краше нету!

Ты там близко к кабинету?

В гуще значимых голов

Поспрошал бы меж балов,

Чем Москва негодна стала?

Неужели отблистала?

Ведь она была первей!

Сколько звону от церквей,

Сколько шику, блеску в ней!

И она нам всё ж родней.

Ведь такие есть творенья —

Шаг в другое озаренье!

Мож вернём в Москву столицу,

Раскудрит тя, рукавицу?

Чиновник: Ваш чем славен городок?

Кульбач: Не один стоит годок,

Летопись свою листая,

Понемногу прирастая.

Строился, не торопился…

Чиновник: Как-то кучно он слепился.

Кульбач: Нешто это против правил?

Чиновник: Поровней б себя расправил.

Кульбач: Лучше в виде коридора?

Есть длина, да нет задора!

Наш, хоть город-невеличка,

Но округляй – как яичко!

И на вид – очарованье!

Чиновник: Удивляет и названье:

Лишь Посад! А чей?

Кульбач: Дак наш.

Лишь Посад – такая блажь!

Чьё-то имечко добавь —

Ссора! Боже, нас избавь

От всех распрей и скандалов!

Мы тут не из феодалов,

Дак кого вдруг предпочесть?

Можа каждому за честь,

Да не каждому по праву.

А потом ищи управу!

Все живём от ремесла.

Если в клюве принесла

Нам удачу птица-счастья

И тогда, когда безвластье,

И потом, когда налог.

Чиновник: И налог не выдрал клок?

Кульбач: Как же, щиплет! Знай латай

И обратно работáй!

Далеко нам до Европ!

Тут у нас кипрей, укроп

Да салоп из соболей.

Там – с свинячьих трюфелей

Вся еда. Бекон, маслины,

А салопчик из козлины!

Мы пьём бражку из «червивки»9,

Самогонные наливки,

Те – напиток можжевелый.

Там сырок заплесневелый,

Тут похлёбки, щи да кашка,

Квас да тю́рюшка-мака́шка.

И за это нам держаться,

А не в ихне обряжаться.

Тут своё бы сохранить,

На века укоренить.

Дед вспомнил, что эту же самую тему он не раз обсуждал и со своим студентом, и даже дискутировал с ним, досадуя, что мода на всё европейское вытесняет своё исконно русское.

Студент: Ну ты, дед, славянофил!

Кульбач: Что родному потрафил?

Истинным родным дыша,

Млеет русская душа.

В этом есть патриотизм.

Но в безумный фанатизм

Никогда я не скачусь.

Я полезному учусь,

Своего не растоптав.

В том мой жизненный устав.

Но со столичным чиновником Кульбач не пожелал вступать в дискуссию.

Кульбач: А начальству что ль видней,

Что нам ближе и родней?

Чиновник: Нет симпатии к властям?

Кульбач: Я с симпатией к гостям.

Верно, власти критикую.

Сам имею власть такую —

Коль уж на хребте ношу,

То с неё же и спрошу:

– Почему сидишь без дела?

То и это проглядела!

Нонче всяк простолюдин

Вольной волей господин.

Чиновник: За такие, дед, слова

Под ударом голова.

Кульбач: Чё мне с этого удара?

Я, как кот от скапидара,

Не начну орать, носиться.

Чиновник: Ах ты, старая лисица!

Не боишься что ль допросов?

Кульбач: Я по сути щас философ.

Мне страшиться поздновато.

Для меня уж всё чревато!

Я – последний на пиру

И в любой момент помру.

Дак кому чё предъявлять?