Есть у всех огонь в крови:

У собак, коней, коров,

Если молод и здоров.

Чувство – как лишай, болезь!

Хоть чешись, хоть весь облезь,

Не даёт тебе покоя.

Помешательство такое —

Как в тумане аль в дыму.

Сам себя впихнёшь в тюрьму

И как вечный срок мотаешь,

О свободе не мечтаешь.

Жисть назад не отлистать.

Еросим: Но она тебе под стать.

Кульбач: Допустимо, чтоб орёл

В жёны клушку приобрёл,

Аль подобие гусыни?

Только вот мечты о сыне…

Тут хоть бейся, хоть реви…

Еросим поспешил перевести разговор на любовное прошлое Кульбача, ибо тема бездетности была для деда наиболее горькой.

Еросим: Начиналось всё с любви.

Кульбач: Безусловно, всё с неё

Наказание моё.

А подумать, так приятней

Породниться с голубятней.

Там хоть воля, тут же – мрак!

Еросим: У тебя счастливый брак!

Кульбач: Брак счастливый? Вот те здрасьте!

Это счастье на контрасте.

Ведь когда милее нам? —

Когда всяк по сторонам.

Наше с ней супружество

Вовсе не содружество

И не битва за корону.

Я как Петр свою Феврону

Так любил, аж пламенел

Но с годами поумнел:

Не толкает к сумасбродству.

Престарелому сиротству

Той пустышке век обязан.

Господи, за что наказан?

И Кульбач затянул одну из своих частушек.

Кульбач: Для милóго Ванюшки

Пирожки да шанежки.

Для нелю́бого Егорки

Лишь сухарики да корки.

Сосед Миньша, вечно торчащий со своей Силовной на крылечке и долгими часами наблюдавший бесконечные пространные беседы Кульбача с постоянными визитёрами, иногда начинал рассуждать о смысле такого хлопотного существования соседей. При этом было непонятно, то ли сосед жалел деда, то ли сожалел, что сам не имеет такого широкого круга общения.

Миньша: Всем дедок необходим!

Ну а был бы нелюдим,

Дак кому б тогда он сдался?

Смерти бы уже заждался!

Не сидит он под замками.

Силовна: Люди ходят косяками.

Миньша: Дак не зря народ, чай, ходит!

Силовна: Кажный чё-нибудь находит:

Мужики – те выпивать,

Бабы – к бабке колдовать.

Миньша: Ну и что? А к нам с тобой

Не спешит народ гурьбой.

Жизнь – столетних черепах!

Силовна: Чтоб ворота нараспа́х?

Ой, не дай, Господь, Миней!

Мне отсюда всё видней.

Да и чем я помогу?

Колдовать же не могу!

Да и ты, Миней, дружок,

Все мосты давно посжёг

Те, что к выпивке вели.

Мы другое обрели:

Наслаждение покоем!

Калгатиться вдруг? Ни в коем,

Никогда и ни за что!

Не хочу иметь я то!

Жить спокойней без острастки

На своей родной терраске.

Нешто плохо нам вдвоём?

Своего мы не пропьём,

Не сдадим, не прогадаем.

Вон как славно восседаем!

Миньша: Всяки обстоятельства

Создают приятельство.

Если к людям ты с душой,

То прирост идёт большой.

Что сказать о самом Посаде? Получив когда-то по ошибке статус города, а затем и уезда, Посад по-своему процветал, и посадцы не уставали доказывать миру, что они ничем не хуже тех же повельцев, крутоярцев и даже звенигородцев. А там уже и до Москвы недалече. Петербург же считался городом особым, и по определению того же деда Кульбача хоть и был российским и русским, но «в заграничных портках», поэтому ни ровняться на него, ни тягаться с ним посадским жителям и в голову не приходило, о чём дед Кульбач разглагольствовал перед проезжим столичным начальником. Этот самый начальник оказался в Посаде проездом, и ему также «подфартило», что при въезде в город у коляски отскочило колесо, причём как раз напротив дома Кульбача. Пока кучер занимался поломкой, столичному чиновнику пришлось пообщаться с вышедшим за калитку Кульбачом.

Кульбач: Чем Посад наш знаменит?

Девственно себя хранит

Без равненья на иные

Переделки наносные.

Питер – главная столица!

Нам к такой не притулиться.

Пусть глядит надменным оком.

Тут у нас Москва под боком:

Вся в кокошниках, красна,

Как шкатулка расписна,