смерть к себе кличет:
– Ох, пришла бы уж смертушка
на мою на головушку.
Жизнь мне в радость,
колдовство мое в тягость.
И квартира-избушка украдена,
и краса молодая утеряна,
и любовь понапрасну растрачена,
и жизнь моя, кажется, кончена.
Чем маяться да томиться,
не лучше ли утопиться?
Аленушка головушку круче склонила,
ниже опустила,
в воду взглянула,
тихонько вздохнула,
легонько всплакнула
и остановилась,
тонуть не решилась.
Посидела немного,
подумала строго:
– Неужели я виновата?
И за что мне такая расплата?
И тут что-то ей подсказало,
будто в душу ей нашептало:
– Аленушка, не торопися,
за смертию не гонися.
Потерпи же хоть чуточку,
подожди хоть минуточку.
Малое мгновение —
а все же утешения.
А минута что вечность —
одна бесконечность.
Посиди, потужи,
время посторожи.
Аленушка на камешке все ждет-пождет,
время-времечко все идет да идет.
Глава 8
А Иванушка,
буйна головушка,
проснулся-пробудился зорькой раннею,
зорькой-зорюшкой, с красным солнышком,
с солнышком красным,
утречком ясным.
Знать, и день будет добрым,
знать, и дух будет бодрым.
Иванушка улыбается,
жизнью наслаждается.
Сладенько потянулся,
да назад не разогнулся.
Плечо его битое скрипит,
колено натертое болит,
брюхо голодное урчит.
Вскочил на обе ноги,
а с места сойти не моги.
Разогнулся Иван наконец
и огляделся окрест.
Очами моргает,
туго соображает.
То ли чудо ему почудилось,
то ли где-то это пригрезилось,
то ли сон кошмарный приснился,
то ли триллеров он нагляделся.
Вокруг заросли дремучие,
в траве звери рыскучие,
в небе птицы летучие.
И вспомнил Иван,
что в сказку попал,
вспомнил, что зло с ним случилося,
горе с ним приключилося.
И стал Иван
ни бодр, ни удал.
От долгих скитаний,
тяжких испытаний,
страхов-мучений,
бедствий-лишений
раскис он душою,
поник головою,
хнычет, унывает,
как быть дальше, не знает.
Нету хода из кущ чародейских,
нет конца у козней злодейских.
Иван сильней погрустнел,
но вдруг пред собою узрел
бел камень огромный огромный,
камень каменный, стопудовый.
А на нем слова таковые:
«Направо пойдешь – богатство найдешь,
прямо пойдешь – жену обретешь,
а налево пойдешь – убит будешь».
Иван думает:
– Что за напасть?
Опять та же страсть.
Знать, меня, дурака, дурила,
за нос водила,
кругами кружила
нечистая сила.
Снова Иван у начала пути,
снова ему идти и идти.
Вновь Иван перед камешком встал,
головушку почесал,
думу трудную думать стал.
Назад идти ему неохота.
Как там пройти? Одно там болото.
В правом краю Иван побывал —
чуть жизнь понапрасну свою не отдал,
и ларец потерял,
и богатств не нажил,
и иглу упустил,
иглу со смертью злодея,
со смертью Кощея.
Трудна задача Ивану досталася —
лишь пара дорог у Ивана осталася,
пара дорог
для Ваниных ног:
либо налево за смертию верной,
либо прямо за женою-царевной.
Уж налево идти потерпелося,
живота погубить не хотелося.
А дорога вперед
манит, зовет.
Там ждет Ивана она —
царевна-жена.
От соблазна такого,
коварного, злого,
Ивана замутило,
аж сердце защемило.
Сердце вещее ему говорило:
– Иванушка, не торопися,
на чужой не женися.
Лишь одной ты дорог и мил,
лишь Аленушкой только любим.
И Иванушка сокрушается,
с сердцем своим соглашается.
Об Аленушке милой печаль,
лишь Аленушку только и жаль.
Но где же нынче Ивана подруга?
Не забыла Аленушка верного друга?
Ваня вздох глубок испустил,
низко голову уронил.
Хоть плачь, хоть грусти,
а надо идти.
Все одно – делать нечего,
все одно – винить некого.
– А может, – Иван смекает,
сам с собой размышляет, —
может, не так уж дурна
царевна. Какая она?
И Ивану пред очи представилась
дочка царская, краля-красавица:
вся в шелках серебристых,
в соболях и лисах пушистых,
в сапфирах-жемчугах,
в сафьяновых сапогах,
в брильянтовых застежках,
в кольцах да сережках.