Если не брать в расчёт то, что я был избит, напичкан токсичными веществами, прикован наручниками к столбу без обуви и снаряжения в горящем шатре на вражеской территории, где мне только что едва не разнесло голову и не пришибло столбом, и, если я не сгорю заживо, снаружи меня может прикончить каждый встречный всего лишь за то, что я не свой – меня можно было смело провозгласить счастливчиком. Какая ирония.

От столба, щедро усыпавшего мою голову горелыми щепками и обломками, откололось, без малого, две трети. Из последних сил я, пошатываясь, встал и перебросил скованные цепями руки через остатки деревянного бруса, слегка ободрав их об острые занозы – передо мной встал выбор: либо вскрывать наручники в пещерах, обходясь содержимым рюкзака, либо искать ключи и, вероятнее всего, сгореть заживо в этом пекле. Ткань, которую поддерживал столб, провисла, моментально сократив пространство горения и немало усложнив поиск связки ключей, которой здесь могло вовсе не оказаться. Стоит ли говорить, что жизнь мне оказалась дороже свободных рук? Выбрав место, на которое ещё не распространился огонь, не медля ни секунды, я опустился на колени, вдохнул воздуха снизу и, вновь поднявшись на ноги, кинулся к дальней части шатра, стараясь не загореться по пути к спасению. Дым жёг ноздри, жар обдавал лицо – всего несколько секунд, тянувшихся вечность. Я изо всех сил старался не дышать.

Вместо свежего прохладного воздуха лёгкие наполнил смрадный запах опалённых тел. Огонь всё же перекинулся мне на спину от соприкосновения с полой шатра. Когда я свалился в снег за соседней палаткой, чтобы потушить его, в метре от меня от выстрела, угодившего прямо в голову, рухнул замертво сильфийский солдат, на чьём месте вполне мог оказаться я сам. Надежда встретить своих растаяла, как первые снежинки – сильфы, да не просто сильфы, а цертонцы. Дело – дрянь. Вторая, а после ухода йонсанцев в тень – первая по силе армия всего мира, для которой главной занозой как раз является Эвернийский Альянс. Нужно было бежать – что угодно, даже умереть лучше, чем угодить к ним в плен. Снег давно не был белым, от пролитой крови и пепла он стал похож на лоскутное одеяло из бурых и серых рваных кусков.

За спиной трещал огонь, а босые ноги – обжигал снег. Повсюду были хаотично разбросаны обломки бывшего лагеря. Хотел было я подняться и бежать, как вдруг осознал, что не имею ни малейшего представления – куда? Шадхавари вели меня с завязанными глазами, и даже то, что я мог предположить приблизительное местоположение их лагеря в горах, не давало мне никакого понимания о строении его самого. Разрушенные палатки, шум битвы, сместившийся несколько дальше к склонам за время, пока я выбирался из шатра, запах гари и море трупов – вот, какова была дорога, по которой мне предстояло спасаться. «Уж лучше побираться по трупам, чем стать одним из них», – пронеслось в моей голове, и я, добравшись до менее везучего солдата, на ощупь стащил с него сапоги. Вряд ли они хоть когда-либо ещё могли понадобиться ему так, как мне сейчас. Кое-как всунув ноги в чужую ещё не остывшую обувь, я поднялся и, шепнув прощальную благодарность и пару слов за упокой мёртвого шадхавари, подарившего мне сапоги, помчался, полусогнувшись, подальше от грохота развернувшегося сражения.

Сдаётся мне, в этой позе я был изрядно похож на курицу – руки сцеплены за спиной, нелепая неустойчивая походка и вздрагивание от каждого дуновения ветра… кровь и грязь, смешавшиеся со снегом, противно чавкали под ботинками. Они были на размер больше и неприятно соскальзывали – завязать я их не мог, и оттого я даже не бежал, а, скорее, ковылял, как подбитая косуля. Даже не будучи религиозным, на всякий случай я повторял предсмертную молитву, – ведь подобное положение дел вынудило бы начать молиться как святейшего монаха, и самого отъявленного негодяя, – и, как полоумный, напряжённо озирался по сторонам, ожидая появления неприятеля из-за каждого выступа.