Жадно впитывал глазами картину весеннего праздника жизни, что открывалась перед ним под более широким ракурсом. Ничего не отвлекало и не мешало ему претворить в жизнь и исполнить желание или ту задачу, что он поставил себе на этот момент.

Весна все более вступала в свои права. Территории, отвоеванные у поверженной, но еще не хотящей уступать зимы, становились все больше и обширнее. Яркие бабочки бархатистыми разноцветными опахалами пытались освежить разгоряченные своим любовными треволнениями головешки лесных обитателей, но безрезультатно, и лесные красавицы – эти дети весны, сами тоже хлебнувшие любовного эликсира, – начинали восторженно взметаться в сияющие небеса, чтобы, преломив своим крылом сияющие лучи солнца, затем в очаровательном кульбите низвергнуться вниз к самой земле, подчиняясь лишь только им одним слышному ритму весеннего гимна, что звучал нескончаемо в каждом из обитателей леса.

Один из горных пиков, что занимал центральное положение в группе останцев, вероятнее всего, мог бы считать себя главным или старшим в семье своих каменных братьев, что стояли плотной группой чуть поодаль, и на их фоне кажущейся неказистости и сглаженной коренастости он выделялся своей горделивой статью, с величаво взметнувшейся к небу остроконечной вершиной, с отвесно-обрывистыми боковыми стенками, с полками и расщелинами, на которых и в которых нашли приют, защиту и дом небольшие деревья, чьи отчаянные головы сделали выбор и не побоялись поселиться так далеко от своих собратьев, что сплошным зеленым ковром стелились у подножия горы. Лишенные поддержки и защиты, что получает каждое дерево, живущее в семье подобных себе, наши герои не отчаялись и смотрели с чувством превосходства с высоты своего положения и расположения на своих приземленных соплеменников.

По одному из наиболее пологих склонов на вершину скалы резво взбегала тропинка. Люди не могли оставить здесь свой след по причине удаленности этого потаенного уголка природы.

Наметанный глаз следопыта прочитал письмена, оставленные неизвестным скалолазом на горной тропинке. Олени, или один олень, продавили отпечатками своих копыт травянистый дерн основания скалы, там где начинается тропа, эти же острые копытца срывали уже менее плотное изумрудное моховое покрывало, когда их обладатель оскальзывался при подъеме, оставляя при этом след раздвоенных копыт. На вершину скалы дикого зверя привело не любопытство или жажда лицезрения великолепных видов, что б предстали его взору по достижении искомой цели. Местные охотники называли такое место «отстой», это чаще всего мог быть одинокий утес, преобладающий по высоте над всеми остальными скалами и над лесной растительностью. С вершины этого естественного наблюдательного пункта обозревалось все окрест, и приближение любой опасности фиксировал настороженный взгляд, отдавая команду ретироваться и раствориться в зеленой чаще до той поры, пока опасность не минует.

Летом в тайге наступает нелегкая пора для зверья. В то время, когда уже канула в лету холодная и голодная зимняя пора и можно было найти себе пропитание всюду и везде, в атмосферу этой лесной пасторали вторгались полчища разномастного гнуса, что месили своими крыльями влажный теплый воздух, наполняя его заунывным гудением. Забиваясь в глаза и уши, вгрызаясь в места сочленения и складки тел, они лишали их спокойствия и не давали в должной мере насладиться всеми прелестями сытной поры года.

Место же, выбранное зверями для отстоя, всегда хорошо проветривалось, и постоянно дующая струя воздуха уносила прочь безжалостных кровопийц. Это и было одной из двух важных причин, что заставляла лесных парнокопытных взбираться на горные кручи. Поживиться здесь было нечем – только голые камни, кое-где покрытые лепешками мха, зато покой и безопасность на период нахождения здесь оленя были обеспечены.