Я проснулась от болезненного рывка, словно кто-то тащил меня. Было уже светло, солнце висело прямо над головой. Я сонно поднялась и сразу ощутила, что у меня в руках нет младенца. Куда же она делась? Тут меня вновь пронзила острая боль, после чего я поняла: эту боль причиняет пуповина, все еще связывающая наши тела. Пуповина тянулась до самой кромки воды, где я заметила стервятника, пытавшегося разорвать ее клювом.

Их была целая стая, и они расклевывали и ели что-то внизу. Я увидела на другом конце пуповины свое дитя и закричала в голос. Эти стервятники похитили мою девочку и теперь пожирали ее, точно она была куском мяса. Обезумев, я бросилась к ней, размахивая руками в тщетной попытке отогнать от нее омерзительных птиц. Поначалу они отказались улетать, и я, готовая яростно сражаться, ворвалась прямо в их гущу, пока наконец не добралась до моей малышки. Прижав ее к груди, я поползла обратно ко входу в хижину.

Моя малышка – моя любовь, моя надежда, моя преданность – моя малышка была мертва. Стервятники исклевали ее мягкую плоть, разодрали мое любимое дитя на куски. Меня охватило горе. Долгие часы бодрствования я провела в слезах, лишаясь последних остатков здравомыслия. Я плакала, покуда мое сердце не лопнуло, покуда моя голова не закипела и не взорвалась на мелкие осколки. Я хотела, чтобы мои вопли пронзили кожу всех живых существ в джунглях, чтобы они смогли ощутить боль от ран, зиявших в моем сердце. Я оглашала воем окрестности, точно обезумевший зверь, желая, чтобы всякий человек знал, что это они, люди, отняли у меня моего мужчину. Я ждала его: того, кто должен был вернуться. Я хотела, чтобы мои слезы превратились в лед, чтобы все эти сволочи лежали без сна по ночам, содрогаясь от холода и страха, хотела, чтобы каждый сволочной день их жизней был полон тревог, беспокойства и отчаяния. И так, непрестанно, я плакала три дня и три ночи.

На следующее утро я проснулась вся мокрая от слез. Я плакала до тех пор, пока мои слезы не обратились в кровавые струйки. Мое тело зачахло, моя кожа и плоть иссохли, как и мозг в моих костях. Состояние моей малышки, которую я держала в руках все это время, начало меняться. И вскоре эти проклятые стервятники вновь начали кружить над нами, предвкушая новую трапезу. Кое-кто из них ожидал на берегу, другие расселись на валунах. Я не спускала с них глаз, в которых пламенела жажда отмщения.

– Вы никогда ее не получите, будьте прокляты! Никогда!

И в тот момент я приняла решение. Эта малышка – моя. Она вышла из моего собственного тела, и никто не мог отнять ее у меня. Я не могла позволить, чтобы ее сожрал какой-нибудь мерзопакостный зверь. И я вернула ее себе.

Жители дальней деревни слышали мои вопли все последние три дня и три ночи. С юга, севера, востока и запада – они пришли со всех концов реки, привлеченные звуком криков, и нашли меня. И хотя они остановились в отдалении и оттуда наблюдали за мной, я видела: они прекрасно понимали, чем я была занята. Об этом было легко судить по их искаженным ужасом лицам, полным жалости и отвращения ко мне.

Увидев их, я спросила, не видели ли они моего мужчину; моего мужчину, который наказал мне ждать его на этом каменистом берегу реки.

– Вы не видели его?

Никто из них не ответил на мой вопрос; вместо того они кривились, с трудом сдерживая тошноту. Они стояли, оцепенев. И вдруг кто-то крикнул:

– Да ты пхи поп![44]

За ним заорал другой.

– Ах ты чертова извращенка! Как можешь ты поедать собственного младенца?