– Олег, тебе плохо? – встревожилась Танюшка. Я кивнул – просто уронил голову. – Из-за этого? Олег, они бы нас убили, ты же нас спас!

– Да знаю я все это, Тань. – Я буквально заставлял себя одеваться. – Все равно плохо… Да ладно. – Я приказал себе встряхнуться. – Пошли, я разойдусь.

И все-таки заставил себя бодро зашагать впереди Танюшки вверх по склону – к лесу.

Этот берег Ергени зарос почти исключительно дубами – невысокими, но чудовищно кряжистыми. Только изредка встречались островки высоких стройных ясеней да на полосах луговин – словно кто-то прочесал лес чудовищными граблями – росли высокая сочная трава и кусты орешника. На одной из опушек Танька нашла невесть каким чудом выросшие в конце июня белые – семь штук, крепких и нечервивых.

Давно уже надо было остановиться, но мы шли и шли, пока солнце не село за деревья окончательно. Тогда мы, не сговариваясь, молча улеглись под «первый попавшийся» дуб, спина к спине, и как-то сразу уснули, выключились…

…Помню, что мне снилась мама, и я проснулся, захлебнувшись слезами. Лицо у меня было мокрое. Наяву я уже года два не плакал, даже если было больно, обидно, страшно или трудно, да и спал давным-давно спокойно. Но сейчас мне не было стыдно, и я, уже проснувшись, еще какое-то время тихо всхлипывал, пока сон уплывал все дальше и дальше.

Солнце почти село, было полутемно. На краю прогалины несколько оленей щипали траву. Когда я приподнялся, они разом вздернули головы и неспешно удалились в лес.

Танюшка стремительно села, вытаращив глаза. Кажется, она даже хотела закричать: то ли ей тоже что-то приснилось, то ли она меня не сразу узнала. Но потом, поморгав, спросила:

– Ты что, плакал?

– А что, похоже? – Я сыграл удивление. – Нет, это со сна глаза красные… Нельзя спать на закате… Тань, ты едой займись, а я пойду дрова поищу.

– Правда, есть хочется. – Она потерла живот. Кажется, поверила… – Еще знаешь чего хочется? Вымыться… Ладно, я займусь едой…

…Хвороста тут хватало, как в любом неокультуренном лесу. Я приволок здоровенную охапку, а под мышкой – сухое деревце.

Консервы опять удалось сохранить. Больше того – на опушке Танька нарыла соль, там оказался солонец. В котелке она сварила рыбу, грибы пожарила на манер шашлыка, и довольно скоро мы ужинали.

– Я тебе готовлю, ты меня защищаешь, – негромко произнесла Танюшка. Я вскинул на нее удивленные глаза. Девчонка смотрела в огонь задумчиво и отстраненно. – Может быть, так все и должно происходить? – Она посмотрела на меня. – Завтра я тебе постираю, только ручей найдем подходящий.

– Постираешь? Мне? – Мне сделалось смешно. – Вот спасибо…

– Я серьезно, Олег, – сказала она. – Я же говорю: сейчас, хоть мы в ужасном положении, но, наверное, все, как должно быть: я стираю и готовлю, ты охотишься и защищаешь… – Она улыбнулась и безо всякого перехода тихонько запела…

Сорока надоедливо стрекотала, перелетая с ветки на ветку. Она нагло держалась левее нас, на постоянном расстоянии в десять метров. Словно оповещала, негодяйка: люди идут!