– Как себя чувствуешь? – сухо спросил он, пристально разглядывая дочь. Она же под его взглядом сжалась, но не могла отвести глаза в сторону.

– Я в полном порядке.

– Что-нибудь болит? – Софита отрицательно покачала головой. Ни к чему кому-то знать о такой ерунде, как небольшая боль в мышцах.

      Повисло молчание. Отец задумчиво стучал пальцами по столу. Эта привычка была у многих людей в семье, и действовала на Софиту угнетающе. Кэсседи, например, делала так, когда была чем-то недовольна.

– Я горжусь твоим поступком, Софита, – наконец сказал отец. – Я всегда думал, что ты недостаточно подготовлена для настоящих сражений, но вчерашний день показал мне, что я ошибался, – Арус выдержал томительную паузу, наблюдая за реакцией дочери, но та не выдала ни толики эмоций, внимая ему, словно статуя. Похвала… Она много раз пыталась получить её от отца, лезла из кожи вон, чтобы он сказал ей «Молодец» или «Умница». Этого не происходило. Ни когда она начала осваивать магию и с ходу вошла в работу, ни когда девушка с отличием сдала экзамен по истории её родной страны. Он смотрел на неё так, будто бы она делает вещи, сами собой разумеющиеся, и был прав. Чертовски прав. Теперь же, когда девушка сделала что-то экстраординарное, что-то опрометчивое, рискованное, но давшее свои плоды, она не ожидала похвалы. Ей чудилось, что отец в очередной раз обругает её, скажет, что она никчёмная или глупая. Но он не сказал. А она, хоть и добилась того, чего практически никогда не получала, к своему удивлению не чувствовала никакого удовольствия, – Может, – чуть погодя, продолжал он, – Из тебя выйдет толковый правитель. Да будет тебе известно, дорогая, что твоими усилиями никто вчера не погиб, а незначительные травмы получили лишь несколько солдат, что, на самом деле, несказанный успех для кого-то, кому никогда прежде не приходилось сражаться.

      Софита слушала, склонив голову, но не потому, что того требовали обычаи и семейные законы, а потому, что не могла понять саму себя. Её угнетало и озадачивало то, что ей стыдно. Стадно за то, что ей так и не удалось довести дела до конца, что голем, великан был всего лишь ослаблен, а не побеждён. По мнению Софиты, хвалить её было совсем не за что. Отец продолжал:

– Из доклада, который вчерашним же вечером положили мне на стол, я узнал, что тебе удалось ослабить Бродягу настолько сильно, что солдаты практически не втретили сопротивления. Его ноги практически полностью размякли. Признаться, я не ожидал от тебя настолько блестящих результатов.

«– Ещё бы, – подумала про себя Софита, но её лицо по-прежнему оставалось невозмутимым.»

– Мне доложили, что ты была там не одна, – с этого момента его взгляд стал более пристальным и тяжёлым, чем минуту назад, – И не надо рассказывать про Дари, – он забежал немного вперёд, – Мне известно о том, чем вчера занимался этот мальчишка, его я уже кое-чем наградил. Расскажи лучше о том, которого стражники увели.

– Я не знаю, – сразу же последовал ответ. Софита не хотела рассказывать ему про Мерика, прекрасно зная, как отец относится к подозрительным личностям. А её вчерашний знакомец, вопреки совершенно доброжелательным и, казалось, растерянным глазам, выглядел чрезмерно подозрительным. Но под тяжелым недоверчивым взором, ей пришлось объясниться.

– Он вытащил меня из сражения, увёл из опасного места, а потом я не успела прийти в себя до того, как его увели.

– Как он выглядел? Рассказывал тебе что-нибудь о своих намерениях?

– Бледный, – начала она, – Без малейшего намёка на загар. Его вид показался мне даже болезненным, но лишь слегка. Такое ощущение, – сбивчиво продолжала девушка, – Что он только вчера вечером появился в нашей стране из ниоткуда, ибо выглядел он не так, как выглядел бы человек, бродивший несколько дней по пустыне. О планах ни слова, но я и не спрашивала. Мне хватило того, что он без каких-либо корыстных побуждений бросился меня спасать, хоть я в этом и не нуждалась, – она отвечала быстро и нетерпеливо, не желая объяснять ничего более подробного, чего не мог бы рассказать любой другой человек, встретивший Меррика на улице.