Гостята развернулся и огненной стрелой устремился во главу своего отряда, который безуспешно осыпали стрелами печенеги. Когда тархан поравнялся со своими воинами, они разом вспыхнули так ярко, что на мгновение варяг ослеп, а, проморгавшись, увидел огромного огненного пса с ястребиными крыльями, что мчался сквозь печенежскую орду, оставляя за собой лишь черный прах. Стрелы кочевников впивались в тело божества, превращаясь в угли практически мгновенно. Но каждая из них отнимала силы у зверя, и пламя постепенно угасало. Огромный крылатый пес остановился на холме. Из пасти его струилась кровь. Сейчас он больше напоминал странное животное из далеких южных земель, что похоже на ежа. Сотни обугленных стрел украшали бога-посланника. Радостное улюлюканье степняков, буквально мгновение назад отступавших, теперь приближалось. Пес повернул голову, посмотрел в сторону сотника. Затем, взмыв в небо, расправил огненные крылья, после чего ястребом обрушился на собравшихся противников.

На несколько мгновений Дикая степь озарилась белым светом, а затем раздался раскат грома такой силы, что уши воина не выдержали. Тонкая струйка крови потекла по мочкам, смешиваясь с дождевой водой. Ночь снова стала абсолютно тихой и темной. Вода и холод больше не тревожили сотника. Он последний раз глубоко вздохнул и упал, так и не выронив мечей.

***

Тощий старик, скованный цепями по рукам и ногам, казалось, спал, опустив голову на грудь. От трупа его отличали судорожные подергивания закрытых глаз. Внезапно тело его начало покрываться волдырями, кандалы краснели, а потом белели. От нечеловеческой боли старик издал истошный вопль, заставив троих стражников вбежать в спрятанную в пещерах темницу. Пленник будто горел изнутри. Закончилось все так же быстро, как и началось, оставив лишь запах жженой плоти и волос в подтверждение реальности происходящего.

Старик открыл глаза. Зрачки были скрыты за бельмами, но он уверенно повернул голову к стражникам и словно впился в них взглядом:

– Еще один пал! Осталось двое. Молниерукий может долго скрываться, вначале я позабочусь о Маре. Когда она ошибется – меня уже ничто сдержать не сможет. Вы точно не хотите встать на нужную сторону? – почти неслышный шелестящий голос старика стократно усиливался эхом. – Пока я предлагаю по старой… кхе… дружбе. Старший брат ваш давно мертв, а значит, мертва и данная ему клятва.

Один из стражников отошел от братьев и почти вплотную приблизился к старику. Подвешенный на цепях пленник попытался съежиться. Страж оказался в четыре человеческих роста, ладонь его почти со старика. Он брезгливо окинул взглядом то, что осталось от когда-то здорового мужа.

– Ты думаешь, мы не помним, что было в прошлый раз? Из всего рода выжили лишь четверо. Мы и Святогор. Клятву мы дали не нашему брату, а всему сущему! И смерть Святогора не отменит ее. Просто теперь у меня развязаны руки… – великан схватил ноги старика и с силой сжал их, покуда не побелели костяшки. – Брат всегда был слишком мягок. Особенно к тебе.

– Горыня, оставь его. Пойдем, – второй великан подошел к брату, все еще сжимавшему ноги пленника, и положил руку ему на плечо.

Горыня посмотрел на воющего от боли старика и разжал пальцы. Затем вытер руку о платок, будто прикоснулся к чему-то мерзкому и грязному.

Раздался хруст костей, и бывшие месивом ноги старика снова приобрели свои очертания.

Великаны вышли из темницы, оставив узника восстанавливаться в одиночестве. Когда стихли шаги, тень старика стала объемной, поднялась, отряхивая подол. Мертвая Лизавета стояла перед Владом. Лицо ее почти не выражало эмоций, но все же на нем читалась большая усталость.