– Неужто память вам изменила? Так я напомню! Как нельзя было к реке подойти – тела вдоль берега друг на друге, будто стена в сажень высотой, лежали. Как людей в воду бросали, а тех, кто всплывал, – багром по голове! О законах они вспомнили. Эх вы, святоши мягкотелые! Запомните – своя рубашка ближе к телу! Коли хан так решил – нечего тут больше обсуждать! Роговолд неприступный Радоград взял, что уж про нас говорить!

Степан Несторович вытер пот со лба. Он попытался встретиться взглядом с кем-то из мужчин, но те упорно отводили глаза. Молчание было ответом на его яростную речь.

– Ну, раз на себя вам плевать – о людях подумайте! – набрав в грудь воздуха, продолжил он. – Им, бабам, старикам, детишкам – всем придётся отвечать, если проявите строптивость. Чем будете мать утешать, когда у неё на глазах младенца ногами растопчут? Законами вашими, что ли? Ей до законов дела нет! Ей нужно, чтобы сынок её или дочурка выросли, женились и своих детей нарожали. А те – своих. А при каком князе это будет – ей без разницы!

Посадник поднял ладонь, призывая его остановиться.

– Сядь, Степан Несторович. Довольно. Мы тебя поняли.

Дождавшись, пока тот опустится на место, Иван Фёдорович тяжело вздохнул и спокойно произнёс:

– Нет в этом городе человека, который желал бы ему блага больше, чем я. Когда я стал главой Змежда, он лежал в руинах. Огромными усилиями удалось возродить его из пепла! Всё здесь: дома, палаты, улицы, мосты, стены – отстроено заново. Лишь немногие здания уцелели тогда. Почти никто из нынешних горожан или их предков не жил в старом Змежде. Все они пришлые, ибо прежние жители были вырезаны ханатами.

Посадник поглядел на сложенные друг на друге морщинистые ладони.

– Я посвятил восстановлению города всю свою жизнь. И потому согласен со Степаном Несторовичем. Мы верны Радограду! Но кто правит в столице – уже не нашего ума дело. А вот сохранить Змежд – это как раз то, о чём всем присутствующим стоит подумать.

Мужчина обвёл собравшихся взглядом.

– Потому, уважаемая Дума, предлагаю проголосовать. Кто согласен со мной и Степаном Несторовичем – поднимите руки.

Кудрявый тут же вскинул ладонь.

– Давайте, поднимайте, – подначил он остальных. – Другого выхода нет.

Бояре нехотя, переглядываясь и вздыхая, начали поднимать руки – один за другим. Никто не хотел быть первым, кто согласится с нарушением древнего закона, но и против воли хана идти было страшно.

Постепенно согласие выразили все семеро.

– Хорошо, – кивнул посадник. – В таком случае сегодня же отправим в столицу весть о том, что мы готовы присягнуть и в ближайшее время…

Внезапно, не дав Ивану Фёдоровичу закончить, с улицы раздался протяжный, пронзительный звук.

– Горн! – воскликнул Степан Несторович.

Встревоженные заседатели вскочили и, подбежав к окнам, попытались понять, что случилось.

Посадник притих.

Горн Змежда, огромную медную трубу, отлитую в каменецких мастерских ещё в незапамятные времена и чудом уцелевшую при ханатском разгроме, использовали лишь в двух случаях.

– Это пожар или… – начал кто-то из бояр, облепивших резные рамы.

– Или! – резко перебил кудрявый. – Не видите? Дыма над городом нет!

Вскочив, Иван Фёдорович накинул на плечи тёплый плащ и быстрым шагом направился к выходу. Степан Несторович последовал за ним. За их спинами раздался шум – остальные бояре тоже поспешили покинуть помещение.

Посадник стремительно спустился по винтовой лестнице – зал Семи Огней находился на вершине самой высокой башни детинца Змежда. Затем пересёк двор и направился к стене.

Каменная кладка, возведённая в первые годы его правления на чёрном, обожжённом фундаменте старого города, довлела над припорошенной снегом землёй.