– Ты прав, это тоже марш. Но не такой, как тут. На телегу тебя положат, в покое доедешь и сил наберёшься, – с улыбкой ответил Владимир. – А здесь на соломе не полежишь! Да и дружина не должна видеть своего воеводу в таком состоянии. Боевой дух испортишь. А если будешь верхом ездить по сугробам да в драки ходить – к концу просинца тебя и схороним. С ногой-то, вижу, дела плохи.

Весемир молча кивнул, понимая, что младший княжич прав. Он, воевода, не хотел покидать войско, но, как опытный воин, знал – с такой раной в походе долго не протянешь. Разбойничий дротик вошёл глубоко. Их зазубренные наконечники просто так не вытащишь. После битвы его пришлось вырезать ножом, рана оказалась серьёзной. Кровь до сих пор сочилась из-под туго затянутых повязок.

– Вот и решили, – заключил Олег. – Теперь отдайте приказ – покалеченных уложить на телеги. Да подберите мне десяток дружинников в дорогу.

Он вдруг вспомнил о Святославе.

– Брат, рынду оставишь при себе. Он проворный, смышлёный. Мне мальчонка в дороге не нужен, а вот тебе пригодится. Отец его в дружину определил, а военное ремесло только в лагере познаётся. Будь с ним справедлив, не обижай – дорог он мне стал.

– Хорошо. Будет так, как скажешь. Когда в путь отправишься?

– К полудню. Ждать незачем. Если Тимофей не врёт, то надо спешить.

Олег уже собирался вернуться в шатёр, но вдруг остановился.

– И вот ещё что. – Обратился он к воеводе. – В полдень построй дружину в полном снаряжении. Перед отъездом хочу сам сказать им слово. Негоже слухам разноситься. Пусть знают правду. Куда и зачем я уехал.

– Добре, – пробасил Весемир.

Олег задумался на мгновение, затем добавил:

– А ещё… позови-ка ко мне Ерашку-кузнеца. Прямо сейчас. Дело одно до отбытия надобно сделать.

***

Наступил полдень.

Солнце, достигшее зенита, неожиданно щедро согревало землю, словно позабыло, что осень близится к концу. Прохладное, туманное утро бесследно растаяло в его ярких лучах. Если ещё вчера казалось, что вот-вот выпадет снег и мороз надолго скуёт землю, то сегодня природа будто передумала, задержав зиму и преждевременно уступив место весне.

Олег, сидя верхом на лошади, молча смотрел перед собой. По обе стороны от него, как и накануне перед битвой, находились его верные соратники – Владимир и Весемир. Младший княжич старался казаться спокойным, но его выдавали руки, нервно теребившие поводья. Воевода же хмурился, его лицо, тёмное, словно грозовая туча, выражало смиренную обречённость. Очень уж не хотелось ему покидать войско.

Перед ними, выстроившись рядами, стояла дружина в полном облачении. Ратники недоумённо переглядывались, перешёптывались, пытаясь понять, что происходит, но объяснений ни у кого не находилось.

Когда по лагерю пронеслась весть, что раненых грузят на телеги, а десятники спешно выбирают дюжину воинов для сопровождения, никто не знал, чего ждать. Одни решили, что дружина снова выступает в поход, без обычного после битвы отдыха, и были удивлены, когда им не велели разбирать шатры.

Другие опасались нападения на лагерь. Третьи надеялись, что затяжной поход наконец завершился. Но ни одни, ни другие, ни третьи не угадали.

– Воины мои! Дружина! – внезапно громко воззвал Олег, подняв руку в требовании тишины.

Разговоры мгновенно стихли. Над лагерем повисла тишина. Только ветер продолжал завывать среди шатров, колыхая полы бирюзовых, вышитых серебром плащей княжичей.

– За минувшие годы мы прошли вместе множество дорог. Пожалуй, нет на северо-востоке Радонского княжества пути, куда бы не ступала наша нога. И на каждом из них мы добыли славу! Не опорочили ни святую веру, ни наше государство. Дрались храбро, очищая нашу землю от по́гани проклятой! И я бился рядом с вами, не щадя себя!