Лось уже встал и почти успокоил дрожащего коня, когда вернулся назад Черканов.

– Чего кричали? – спросил и поглядел в лицо спутника. – Э-э, да у вас на щеке кровь! Упали?

Не отвечая, Лось приложил носовой платок к саднящей щеке.

Черканов пошарил вокруг в траве и протянул раненому несколько каких-то листьев:

– Нате, приложите к ссадине. Быстро затянет. А что случилось-то?

– Да так… – Не зная, как объяснить, Платон Остапович с беспомощным видом развел руками. – Конь вдруг взыграл…

– С чего это он?

– Вдруг впереди нас что-то вроде взорвалось… такое черное, огромное…

– Да ну?!

Платон Остапович только теперь почувствовал, что весь облит потом. Рубашка плотно прилипла к спине. С напускным безразличным видом деланно засмеялся:

– Черт его знает, что это такое!

– Черт, конечно, не знает, да мы сами с усами! Сейчас узнаем. Если мы верим, что ни бога, ни черта нет, – значит, тот некто должен быть или зверь, или птица, – принялся внимательно оглядываться кругом, перебегая взглядом с предмета на предмет. – А-а, вот и оно, неведомое чудище! Вон сидит ваше «что-то черное, огромное»… Действительно, громаднейший глухарь! Когда я проезжал, он, видимо, спал. Ишь, и он нами заинтересовался – вон как старательно высматривает, даже шею выворачивает! «Что за чертоломы свалились на мою голову?» – ругается он, похоже.

Присмотревшись, Лось тоже увидел гигантскую черно-фиолетовую с переливом птицу, вцепившуюся толстыми, в роговых наростах пальцами в сук большой лиственницы неподалеку от места, где они сейчас стояли.

– Всего-то от глухаря мы с конем так перетрухнули, что у обоих чуть душа напрочь не отлетела, – усмехнулся Лось.

– Это не от трусости, просто от неожиданности. Взлетает он и правда как взрывается. Особенно здорово это получается у него в сумерках. Черт сейчас сгинул, и даже в самой дикой, самой безлюдной тайге бояться некого. Обычно любят сочинять разные небылицы и ужасы про медведей да про волков, но это враки! Звери лесные никогда первыми не трогают человека. Оголодавший «хозяин» или волк попадаются очень и очень редко, от силы раз в десять – двадцать лет. Человек сам преследует и уничтожает их. Если зверя подранишь или сдуру примешься убивать его детенышей, тогда уж – чего ж удивительного? – кто не превратится… – не успев закончить популярную лекцию, которую, однако, Лось слушал с юным вниманием, ибо известное в устах этого все больше нравившегося ему человека звучало с той настоящей искренностью и правдивостью, о чем, не догадываясь, он сильно истосковался. Черканов вдруг схватился за шею и вскинул голову вверх – Эй, кто там балуется? Кто нашвырял за воротник корья?

– Белка-проказница! – подсказал, рассмеявшись, Лось.

– Хватит! Тебе сказано? – как на несмышленого шалуна, нарочито строго прикрикнул Черканов.

Непослушная белка метнула в ответ целую пригоршню.

– А-а, показываешь норов? Вот я тебя, неслуха такого! – Черканов поднял сучок и замахнулся.

Рыжий хвост прыгнул и спарусил на ближнюю лиственницу.

– Давай заодно напоим-ка коней, – Черканов уже спускался к ручью, протекавшему по другой стороне лощины под крутой сопкой.

Когда Платон Осипович наклонился над маленькой заводью, толпившиеся у самого берега темно-синие юркие рыбешки прыснули веером в разные стороны. С протянутой рукою он свалился бы в воду, – не подхвати и не удержи его вовремя спутник.

– Что это с вами, а? В полной одежде и захотелось искупаться?

– Хотел достать вон тот голубой камешек!

– До камешка нырять надо. Тут глубоко: наберется близко к сажени.

– А видится, словно совсем близко.

– Это оттого, что вода тут чистая. Никто ее не мутит, вот она и такая – светлая. Давай напьемся и мы.