Не хотела Сахая этого. В голову не могло прийти. Молчала потерянно, как заблудившееся в пустыне и уже не имеющее сил даже скулить, зовя на помощь, дитя.

– Знаю, не хотите. Но… – Речь, пересыпаемая до этого момента старинными словечками вроде «сие», «оные», «каковые» и т. п., обрела современный облик. – А здесь о том, что инструктор райисполкома, – взял вторую «собаку», – недостаточно вежлив с посетителями…

– Не «недостаточно вежлив», а попросту груб…

– Полно-полно. Терентия Федосеевича я хорошо знаю. Допускаю, может быть резковат. В жилетку ему не поплачешься… Тем не менее он – весьма уважаемый человек с солидным руководящим стажем.

– Солидный стаж и прошлые заслуги не дают ему права хамить людям!

– Э-э, Сахая Захаровна, какие вы, однако, горячие!.. Иногда не то что невежливо – криком закричал бы. Не все же… – Если бы продолжил, сказалось бы: «…воспитывались в Царскосельском лицее. Он вот, хотя и не воспитывался, – умеет держать себя в руках, не позволяет распускаться нервишкам. Знал бы кто, чего это ему стоит! А тоже мог бы и голос возвысить, и кулаком пристукнуть по столу… А сама-то, милая, так ли уж терпима к людям? Не рубишь ли сплеча, а?» Все это невыразимое вместилось в тяжкий протяжный вздох.

Снова не нашлась, что ответить.

– Ладно, вот что: эти материалы пошлите, пожалуйста, «для проверки и принятия мер», соответственно – в детсад и райсовет. Если найдут, что виноваты, – пусть разберутся на месте, без лишнего шума. Не так ли, Сахая Захаровна? – Будто советуясь, погладил словами по головке. Ободрил улыбкою.

Пролепетала что-то нечленораздельно. Вышла – точно вынесли под руки. Не помнила, как очутилась за своим рабочим столом. Растерзанная. Раздавленная. Безъязыкая.

И – вдруг… Слова явились. И какие! Пламенная речь бушевала в ее груди. «Воевода» корчился, съеживался и – «О жалкий демагог! Цицерон районного масштаба!» – на глазах убывал, превращаясь в малюсенького хнычущего карлика с морщинистым личиком старичка. Похоже, он взывал о пощаде – ломал крохотные волосатые ручонки.

Кто не растерялся бы на ее месте? Манохина – та нахамила бы, а потом разревелась, как корова. Элисо – умница, та нашлась бы, как доказать свою правоту. И без какого-нибудь ора. Что же Сахая-то? Сама виновата: в голову не приходило, что ее материалы могут быть отвергнуты. А потому не приходило, что ждала поблажки. «Так тебе и надо! Хорошо, что щелкнули по носу! Не будешь заноситься, милая…» – отчитывала себя Сахая. Но легче почему-то не становилось.

В следующие дни она отправила более двадцати критических писем в различные районные организации. Каждое – в сопровождении записки от имени редакции: чтобы на местах все «внимательно проверили», «приняли срочные меры» и «сообщили».

Прошло более десяти дней – ни одного ответа с места еще не поступило. На телефонные запросы везде отвечали одинаково: «Хорошо, ладно, на днях сообщим».

Также бесполезно прождала еще неделю.

Когда стало невтерпеж, сама отправилась за ответом. Изумилась крайне: обнаружилось, – ни один из руководителей организаций толком не помнил ни о каких запросах редакции. В лучшем случае спохватывались: «Да, действительно, что-то такое было вроде». Или в самом деле не помнили, или делали вид. После начинались поиски самого письма. Обычно выяснялось, что письмо якобы кто-то передал кому-то, а тот куда-то уехал. Иногда письмо самым неожиданным образом обнаруживали тут же на столе, среди прочих бумаг. Письмо прочитывалось, признавалось в принципе правильным, давались обещания через день, ну через два дать обстоятельный официальный ответ. Сахая напоминала известную партийную установку о сроках ответа на сигнал печатного органа. Возражающих, конечно, не находилось: директора, заведующие, начальники, управляющие – все, как один, согласно кивали головами. И все же по глазам было ясно видно, что они хотели, но, к сожалению, не могли просто выпроводить за дверь эту назойливую бабу, не только отрывающую их от серьезного дела по пустячному вопросу, но и смеющую разговаривать с ними в резком тоне. «Ах, так? Посмотрим, как запоете!» Коса нашла на камень. На следующий же день Сахая сочинила фельетон о руководителях, наплевательски относящихся к письмам трудящихся.