– Спать будешь вон на нем! – кивнула на старый, облезлый, с кое-где выпирающими ржавыми пружинами дерматиновый диван. – Знаешь, почему я тебя сама пригласила?

– Не-ет…

– Потому что не стал тарабанить в дверь!

– Спасибо.

– Ишь ты. Он еще благодарит, чудила! – Странная тетка как будто удивилась. – Откуда взялся ты, такой обходительный кавалер?

– Из Москвы.

– Только-то? – Неожиданный ответ вдобавок и озадачил. Не смогла скрыть недоверия – Все вы только из райских мест! Так-таки прямо из златоглавой и прямо сюда?

– Прямо. – Подозрения не уловил. Отвечал беспечно и бесхитростно.

– Ну ладно, «москвич», укладывайся!

«Москвич» рад стараться: стянул куртку, сбросил кеды, плюхнулся на диван.

– Э-э, да ты совсем, оказывается, ребенок! – удивилась уже по-другому хозяйка гостиницы, собравшаяся было тоже отправиться за свой ситцевый полог. – И худ-то, боже ж ты мой, худ…

Да уж, толстым нашего героя назвать было никак нельзя. Зато рост – коломенская верста, хоть голову задирай. Лицо – нежно-белое. Глаза – наивно-голубые. Волосы – цвета созревшей пшеницы. Других особых примет не было.

– Ты, парень, и вправду к нам из Москвы?

– Вправду.

– Сколько лет стукнуло?

– Девятнадцать. – Тут «москвич» немного приврал: девятнадцатый год ему только шел. Но, по сути, разве это не одно и то же?

– Завтра тебя милиция за шкирку не схватит?

– П-п-почему? – стал заикой от изумления.

– Ты не убежал из дому? Мать, отец имеются?

– Конечно. – Можно было бы обидеться, что его принимают за бродягу, но он не обиделся. И к этому был готов.

Видавшую виды хозяйку тоже заинтересовал занятный парнишка, не похожий на кое-каких шаромыг и искателей сомнительных приключений. Утех были хитрые, увертливые глаза, да и некоторые повадки, выдававшие, что у этих людей есть какая-то тайна, которую лучше не обнаруживать. «Москвич» же весь как на ладони.

– Как зовут тебя, сынок? – Голос тетки потеплел. И теперь стало совершенно ясно, что он женский.

– Максим. – Наверно, не следовало отвечать так – быстро и простодушно, как ребенку. Точно почувствовав промашку, добавил поофициальней – Белов.

– Максимушка, ты, конечно, голоден? Я мигом…

– Нет-нет, что вы? Я сыт! – Волки так и щелкали зубами у него в животе.

– Так я и поверила, как же: он сыт! – Возмущенная наглой ложью и не привыкшая добро выражать нечаянно налетевшее на нее доброхотство, фурией метнулась за полог. – А я, дура, еще спрашиваю! Где он поест в такую поздынь, да еще в чужом месте?

Пока Максим мучительно решал, принять или отказаться от приглашения, с каждой минутой добревшая и становящаяся все более грациозной хозяйка, гремя тарелками, уже метнула на стол крупные румяные пирожки, божественный аромат которых чуть не оглушил его и не лишил сознания. Может, впервые понял справедливость старинной мудрости: голод – не тетка.

– Садись, сынок, поешь!

Отказаться было бы верхом неприличия, и Максим принялся за дело. Скрестив руки на груди, хозяйка стояла рядом и умильно-жалостливо смотрела, как дорогой гость опустошает тарелку.

– Вку-усно! – сумел остановиться, когда осталось лишь два сиротливых пирожка.

– Доешь, доешь!

Немного поколебавшись, Максим взял еще один.

– Спасибо!.. Простите, я даже не знаю, как мне вас называть?

– Просто тетя Нюра. Скажешь так, – и всяк меня тут узнает.

– Спасибо, тетя Нюра.

– Значит, знакомых у тебя, говоришь, здесь нет?

– Нет. – Максим не помнил, чтобы она его об этом спрашивала.

– Чего ж ты сюда приперся?

– Работать. У меня – каникулы. – Работать – оно конечно. О том же молчок, чтобы, главное, склонить голову перед безымянной и неведомой могилой, в которой лежит его дед. И еще великое множество таких же безвинно погибших людей.