– Ладно уж. Лучше расскажите по порядку, что решили, какие меры наметили?

Подробнейше Михаил Яковлевич рассказал о проведенных на приисках собраниях коммунистов и рабочих, о широчайше развернутом на карьерах социалистическом соревновании за максимальное сокращение простоев из-за поломки специальной техники, об единодушном стремлении за счет этого добиться круглосуточной безостановочной работы всех промывочных приборов, о героическом настроении и намерениях руководства приисков – в общем, обо всем… Кончив отчет, выпил залпом уже успевший приостыть чай и молча принялся катать пустой стакан меж ладоней.

– Ну и?..

– Вот и все…

– Как все?!

– Горняки «Аргаса» обязуются сезонный план перевыполнить на три процента. На «Чагде» – дать добычу на два-три процента выше прошлого месяца. Думаю, что они смогут сдержать данное слово. Если, конечно, не снизят взятого темпа.

– Ну а вы?

Зорин поднял на собеседника непонимающие, безнадежно усталые глаза.

– Ну а вы, довольны этим? – вынужден был расшифровать свой вопрос Кэремясов.

Кажется, дошло.

– Да, я доволен! – со стуком, словно припечатал, поставил стакан на стол. Вскочил было, с явным намерением пройтись по кухне, но тут же сел, обнаружив себя в одних подштанниках.

Кэремясов молниеносно воспользовался преимуществом:

– Нам великодушно обещают два-три «грома-а-адных» процента, а мы… падаем в ножки за такое благодеяние! – Кэремясов взял в руки пригубленный коньяк. – Выпьем, Михаил Яковлевич, в «великой радости», что чагдинцы дадут все-таки восемьдесят процентов плана! Давайте стукнемся!

– Я уже кончил. Никогда не повторяю.

– А я никогда не пью один! – Кэремясов поставил стакан обратно. – И вообще-то, стоит ли пить за эти восемьдесят?

– Мэндэ Семенович… – Зорин обескураженно раскинул руки и откинулся на спинку стула. – Вы же ведь нисколько не хуже меня знаете: оба прииска работают на пределе возможного!

– Знаю.

– Как же можно требовать от людей?..

Кэремясов вырвал из пачки «беломорину», закурил, закашлялся, сломал папиросу в пепельнице. Возмутило: этот Зорин как будто жалел его! Его, Кэремясова?

И не ошибся: так и было. Глядя на молодого, кипятящегося секретаря, «зубр» думал: «И чему вас, голуби мои, учат в ВПШ-то? Потер бы я тебе, сынок, в баньке спинку… А ты мне – само собой, так, что ли, подразумевается? Так. Так…»

– Значит, с планом мы нынче явно не справимся?

Зорин только промычал в ответ.

– Так и записываем заранее!

– Зачем «заранее»? Ситуация, знаете, переменчива. На карьерах Чагды могут обнаружиться богатые участки. В таком случат; мы разом взлетим на самый гребень.

– А если нет?.. Получается, вы предлагаете ждать у моря погоды. Между прочим, Михаил Яковлевич, мы – коммунисты! Мы!..

– Почему «между прочим»? Я считаю себя коммунистом без всяких этих «между прочим».

– Тем лучше. Если мы коммунисты, то не должны спокойно ждать, когда природа соблаговолит преподнести нам подарок. Нас на наши посты назначила партия. Чтобы мы организовали борьбу за план, чтобы мы его обеспечили. Если не окажемся на высоте положения и не сумеем, то нас… – Кэремясов сделал рукой резкий отстраняющий жест и присвистнул.

– Знаю. Много раз слышал то же самое, когда говорили куда более грозно, – Зорин тяжко вздохнул. – Снятием меня пугают вот уже тридцать лет подряд.

– И перестали бояться?

– К сожалению, не перестал.

В кухне посветлело.

– Ночь-то уже проходит. Сколько там набежало?

– Скоро четыре.

– Пора и домой.

Оба вышли наружу.

– Михаил Яковлевич, разговор о том, что «план все равно не выполним» и прочее, пусть останется между нами. С унынием, апатией надо вести решительную борьбу. Мы не имеем права расслабиться.