Труппа не поняла и не оценила художественного содержания, вложенного режиссёром в его интерпретацию классики. Лишь взращенный на континентальных перепадах температур глубинной провинции самородок мог породить карикатуру такой ядреной радикальности. Его постановка не страдала недостатком оригинальных приемов и сценических находок. Она ими изобиловала. Среди прочего, в попытке замаскировать скудное финансирование любовью к абсурду, Звездный-Яичко решил раздеть всех задействованных в бале у Фамусова персонажей до нижнего белья, намекая тем самым как бы на изобличение истинной лживой и лицемерной натуры действующих лиц, наговаривающих сумасшествие на Чацкого.

Посему на генеральной репетиции все актеры, как и положено, были полураздеты по сценарию. Яичко надеялся, разрешив им сейчас выпить, расположить их к самому себе и к его детищу, и тем самым создать необходимую для успеха синергию группы.

Поступила первая подача прохладного пива. Его не обрекли на согрев. В руке у каждого появилась бутылка, благо контекст светского сборища не препятствовал такой сценической добавке.

Лиза-Таня, незадействованная в этой части спектакля, потягивала пиво в зрительном зале, не без интереса наблюдая с каким неподдельным азартом жизнь дополняла искусство. Кульминационный момент этого слияния наступил после того как Хлёстова-Драпкина произнесла свою очередную реплику:

– Чай, пил не по летам.

Княгиня-Рыжикова, замешкалась, утирая пену с губ, но тут же подхватила:

– О! Верно…

Графиня внучка-Остапенко вопреки мизерности роли усердно старалась не остаться незамеченной. Она всячески поддерживала предложения режиссера и угождала ему, надеясь, что в будущем он возьмёт её на роль, более достойную её молодого таланта. Но сегодня даже она терзалась ожиданием момента, когда же, провозгласив заветную реплику, сможет расслабиться и выпить. Вложив в слова всю свою школьную прилежность, она проговорила звонко:

– Без сомнения! – и тут же припала к бутылке, отходя в глубину сцены. За ней оставалось последнее совсем ничтожное “Шш!” при появлении Чацкого.

Хлёстова-Драпкина, укоризненно поглядывая за кулисы, где Чацкий-Санин, незатменный кумир всех молоденьких театралок Морочи спокойно откупоривал вторую бутылку, ляпнула:

– Шампанское стаканами тянул.

Кивая ей в подтверждение, заглянув и она за кулисы, Наталья Дмитриевна-Лариса Константиновна констатировала:

– Бутылками-с, и пребольшими.

Загорецкий-Громов, скорее передразнивая дам, чем критикуя новоявленного сумасшедшего, протянул:

– Нет-с, бочками сороковыми.

– Ну вот! великая беда, – подключился к беседе подобревший Фамусов-Бондаренко, откровенно указывая на законченную им бутылку пива, – Что выпьет лишнее мужчина!

Все расхохотались, и даже никак не расслабляющийся Звездный-Яичко прыснул, но тут же постучал карандашом по своему сосуду, призывая восстановить дисциплину. Действие продолжилось. Чацкий-Санин стал бодро читать очередной свой монолог, и только дойдя до:

– Ах! если рождены мы всё перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять, – вдруг запнулся и по мере того, как он вспоминал слова, лицо Звездного-Яичко напрягалось и уже начало было дергаться, но тут Санин вспомнил и дочитал на одном дыхании. Подозревая, что труппа выходит из под контроля, режиссер не стал делать паузу по завершении предпоследнего действия и скомандовал продолжать. Атмосфера скисла. Подвыпившие актеры чувствовали себя обманутыми.

Режиссер хотел любой ценой довести репетицию до точки, но последнее действие никак не клеилось.

Графиня-внучка-Остапенко вложила в первую реплику всё своё разочарование по поводу несостоявшейся карьеры и с демонстративным пренебрежением произнесла в зал, где сидел невидимый режиссер: