– Я за тебя испугалась, – сказала Бажена.

– Я так и понял. Прекрасна ты, царица болот моя, несравненная! – ответил, со светящимся в глазах обожанием, Горыня. Кикимора окончательно повеселела и успокоилась.

«А я ведь даже не подумала в запале, когда на Кощея ополчилась, что вот вернула бы облик девушки, а Горыня? Он же водяной. Это выходит, если пошло бы как представлялось – все, разошлись пути-дорожки? Очнулась бы в городе в домике красивом, и где то болото да озеро лесное? – размышляла она, нежась в милых сердцу объятиях, смотря в его наполненные восхищением и любовью глаза. – Да и пусть так остаётся, я себе и в таком обличье нравлюсь. Водой опять же управлять умею да морок наводить. И водяному моему, судя по всему, тоже по душе, даже очень».

– Я тебя люблю, – первый раз сказала вслух Бажена.

– А я люблю тебя ещё больше, – ответил Горыня. И поцеловал её.

Глаза кикиморы закрылись в блаженстве. От места соприкосновения их губ разбежались по телу пронизывающие живительные токи: почуяла Бажена, как растворили они, вымыли, просто вышвырнули прочь из естества ее скопления чёрной болотной жижи, взамен наполнив душу чистым ликованием и ощущением чего-то светлого и могущественного. Ощутила, как Сила эта ясная, переполнив всю ее до последней клеточки, вырвалась наружу во все стороны, насыщая пространство все дальше и дальше. Судорожно вдохнув, будто всхлипнув, она открыла глаза.

Напротив, был всё тот же наполненный любовью взгляд. И голос знакомый произнёс:

– Ты прекрасна, морей царица, ослепительная моя.

Бажена оглянулась: стояли они на берегу песчаного пляжа небольшого островка, вокруг плескались бескрайние просторы синего моря. Морем болото стало, а озеро лесное – островом в море том. Горыня неуловимо изменился: тот же в целом, но что-то царственное в нем появилось, величественное. Себя осмотрев, тоже увидела изменения: кожа гладкая стала, но пальцем по ней проведя, поняла, что, пожалуй, прочнее прежней, чешуйчатой будет, аккуратные ноготки когти кривые сменили, волосы волной шелковистой заструились – в целом ближе к человеческому облику, но много интересней. Само собой понимание пришло – над морем окружающим властна она, над всей его загадочной и насыщенной разными существами глубиной, большая Сила внутри. И ещё – счастье она ощутила, полное.

Взяла она Горыню за руку, и пошли они к дворцу, виднелся что в глубине острова – обживать.

Про Кощея, кстати, не забыли – предложили ему казначеем во дворец пойти, дела финансовые вести да хозяйством заведовать. Согласился Кощей – большой прибыток с того согласия Бажене случился: не знала горя в заботах обыденных.

Время бежало прозрачной волной, в убранстве белого кружева пены и настал миг, когда прилив ее принес в окрестности острова путаницу маленьких следов на чистом песке пляжа, веселую звонкую суматоху во всех закоулках дворца и еще большее счастье в смотрящих на все это глазах.

Старик шел этим путем уже много лет: он не отличался стройностью, его путь. Сам старик с годами сохранил звонкую телесную легкость юности. Он шел один – для тех, кто не пытается смотреть дальше вещей очевидных, сверху лежащих. Для пытливых умом… Эти могли увидеть, что длинные волосы старика даже при полном штиле слегка колышутся, да и плащ дорожный время от времени пузырем надувается – верный признак, что с другом-ветром в обнимку идет человек.

Человек ли? Вот тут вопрос. Старик и сам на него ответить не смог бы, а точнее предпочитал такое сказать, чтоб сразу просеять встречного через сито особое:

– На миг я тот, кого ты видишь. На два – познать захочешь вдруг. На третий миг уйду не тем, кого узнал ты, – подобное выдаст, например.