– Андрей, не забудь корзинку… на кухне, на столе, стоит…

Ольга металась по квартире, снимала на телефон отключенные краны и розетки: был у нее такой лайфхак – перед отъездом сфотографировать все, чем пользовались в квартире или на даче: электричество, вода, зарядки, – чтобы потом, когда тебе стукнет в голову, что ты что-то там не отключил или не перекрыл, посмотреть на фотографию, успокоиться и жить дальше, а не лететь назад, чтобы удостовериться.

Андрей взвалил на себя две сумки, перехватил одной рукой корзинку с провизией, а другой – поводок и вышел из квартиры. Спустился по лестнице медленно, никуда не торопясь, закинул вещи в багажник, натянул на заднем сиденье автогамак для Варнака и решил, что можно еще минут пять постоять на свежем воздухе, знал, что Ольга все это время будет проверять готовность любимой своей квартиры побыть без нее несколько дней. Андрей понимал ее: из двадцати лет, прожитых вместе, пять жили они с Олиными родителями, потом еще восемь лет в однушке, и только потом купили, наконец, эту роскошную трешку на Семи Ключах. Брали в ипотеку («иботека», как говорила Ольга), думали, что рассчитываться будут до самой смерти, но неожиданно – один за другим – ушли Олины нестарые еще родители, и горькими деньгами они сразу закрыли ипотеку, но денег оставалось еще достаточно, так что хватило на заброшенный земельный участок, превращенный ими в уютную дачу.

Через полчаса Андрей свернул с шоссе на лесную дорогу, и Ольга, как всегда, сказала:

– А вот здесь мы нашли Варнака…

Андрей хорошо помнил тот день, когда четыре года назад, в сумерках уже, они ехали на дачу, как вдруг фары выхватили плетущегося вдоль дороги щенка, маленького, сильно истощенного, светло-серого с большими черными пятнами. Не было разговоров о целесообразности и споров о необходимости: Андрей просто притормозил, а Ольга, приоткрыв дверь, подхватила с дороги щенка и положила себе на колени, и тот почти сразу уснул. С этой минуты единственной хозяйкой для Варнака стала Ольга, Андрею даже обидно было: это же он остановил машину, а мог бы не остановить, – но Андрей знал: не мог бы.

Понадобилось всего три месяца, чтобы понять, что Варнак – какая-то помесь бультерьера, не слишком удачная, надо сказать: соседи и друзья прямо-таки шарахались от огромного пса, жизнерадостно улыбающегося им навстречу, пришлось выстроить на даче вольер, а на калитку прибить табличку с надписью «Осторожно: злая собака», хотя пес агрессии никогда не проявлял и откровенно боялся полоумного соседского кота. Слушался Варнак только Ольгу, Андрея он в лучшем случае игнорировал, а в худшем – разворачивался и уходил на свою лежанку.

Впрочем, были у Варнака часы единения с Андреем, когда тот садился перед телевизором посмотреть, как сыграет (точнее сказать, проиграет) его любимая команда «Автомобилист»: Андрей устраивался перед телевизором в уютном кресле в гостиной или на диванчике на даче, ставил на журнальный столик пивную кружку из богемского стекла с серебряной крышкой и выгравированными вручную кабанами, наполненную светлым искрящимся пивом, Ольга приносила какую-нибудь закуску, а слева от Андрея садился Варнак, подставив огромную лобастую свою голову под руку мужа хозяйки. Так они и проводили эти хоккейные часы: Андрей отхлебывал пиво и ставил кружку на стол, брал щепотью тонко нарезанное вяленое мясо, или охотничьи колбаски, или соленую рыбку, отправлял закуску в рот, все это правой рукой, а левая рука его лежала на голове пса или трепала его по шее. Андрей считал, что Варнак проводит с ним время из уважения к Ольге, не разделявшей увлечения мужа просмотром второсортных матчей, как бы заменяя ее на это время, чтобы Андрей не был в одиночестве. Он ценил эти часы. Что по этому поводу думал Варнак, Андрей не знал.