Стоит сказать, что от регулярного битья розгами была несомненная польза. И месяца не прошло, как София Павловна заметно поумнела. Она стала острожной и хитрой, и, в конце концов, убедила наставниц, что выбросила всю блажь из головы. А еще София Павловна узнала, что она ни одна такая на белом свете. Эти рехнувшиеся девицы, угодившие в Заведение тем далеким летом, стали её лучшими подругами. Каждая пережила приступ мерцающей эпилепсии, и теперь никто из них ни желал примириться с жизнью в этом смехотворном и нелепом мире.

– Пожалуй, довольно, – говорит не очень уверенно Евдокия Павловна.

– Как вам угодно, – кивает экономка и утирает платочком испарину со лба.

Госпожа Брошель-Вышеславцева отпускает запястья младшей сестры и поднимается с дивана. София Павловна вытирает рукой выступившие на глазах слезы. Оглянувшись, она видит, что Евдокия Павловна и экономка стоят возле дивана и разглядывают её исполосованную тростью задницу.

– Мне на службу к десяти, а я страсть как не люблю опаздывать, – замечает, наконец, Евдокия Павловна. – Не держи на меня зла, Софи. Это для твоего же блага…

В эту минуту по стеклянной трубе, проходящей под потолком гостиной, пролетает почтовая капсула. С хлопком открывается клапан, звякает колокольчик, и капсула по наклонному желобу съезжает в корзину для входящей корреспонденции.

Экономка кладет трость на полочку, подходит к столику и, взяв из корзины капсулу, сворачивает крышку.

– Здесь штемпель судебной палаты, – говорит экономка, передавая Евдокии Павловне плотный серый конверт.

Госпожа Брошель-Вышеславцева рвет по краю конверт и вытряхивает сложенный несколько раз лист писчей бумаги. Развернув письмо, она торопливо читает. Тонкие брови Евдокии Павловны удивленно поднимаются вверх. Она читает письмо еще раз, а потом бросает на столешницу.

– Ну, Татьяна Измаиловна, твои молитвы услышали, – смеется госпожа Брошель-Вышеславцева. – Это извещение. Оказывается, мы давеча выиграли в лотерею муниципального раба.

Впервые увидев Софию Павловну, Гелий испытал странное чувство – ни смятение, ни страх, а что-то схожее, но совсем другое. Его сердце пропускает удар, а потом принимается биться часто-часто. У стоявшей подле окна барышни, странно блестят глаза, и Гелию подумалось, что она давеча плакала. Губы Софии Павловны плотно сжаты, словно она злиться или обиделась на что-то. Гелию кажется, что он прежде был знаком с младшей из сестер Брошель-Вышеславцевой и вот-вот её вспомнит. Внезапно ему становится дурно. У Гелия кружится голова, будто он заглянул в бездонный колодец…

– Не дури, – говорит Татьяна Измаиловна и дергает за поводок, и Гелию приходится сделать пару торопливых шажков, чтобы не повалиться на пол.

София Павловна задумчиво разглядывает самца. Тот одет

в порванный и грязный фабричный комбинезон. На его запястьях и щиколотках – кандальные браслеты. На шее затянут кожаный поводок. Самец молоденький, еще совсем мальчишка. Он среднего роста, худощав и неплохо сложен. У него большие испуганные глаза и русые волосы, которые не мешало бы подстричь.

– Как тебя звать? – спрашивает экономка.

– Гелий… Гелий Чижов.

– Что еще за имя такое… Ты учился? Каким ремеслом ты владеешь?

– Я работал на механическом заводе, – отвечает Гелий, но Татьяна Измаиловна его не слушает.

– Гелий Чижов… – повторяет задумчиво экономка. – Вспомнила! Я читала об этом в давешней газете. Братья Чижовы забрались на верфь, где прежде собирали виманы. Старшего, как зачинщика отправили на Ферму…

– Ах, увольте меня от подробностей, – говорит София Павловна, и принимается массировать кончиками пальцев виски.