Слуги провели его в спальню, полностью задрапированную черным. Занавески, простыни, сукно на письменном столе, ковер – все цвета воронова крыла. Хозяин сидел в кресле и раскладывал пасьянс. А еще он был совершенно здоров. После обмена дежурными любезностями меду ними состоялся разговор, который время от времени повторялся у демона с разными людьми:

– Граф, я, можно сказать, ваш поклонник. Я изучил все, что связано с вашей фамилией и еще пятнадцатью другими, к которым прибегаете гораздо реже. Я прошу вас передать мне часть силы. Тогда я смогу нести ее от вашего имени. Я мечтаю исцелять во благо людей.

– Вы изучили теорию? Есть ли у вас магический дар или целительская практика? Скольких людей вы вернули к жизни? – впрочем, с тем же успехом вопросов можно было и не задавать.

– Я готов поставить свою душу, бес. Отдать ее в вечное пользование ради благой цели, – престарелый хрыч помешивал сахар в стакане с чаем. Он предлагал собственную искру с такой уверенностью, словно заполучить ее Эттвуд мечтал всю жизнь.

– Мне ни к чему твоя душа. Не вижу в ней особой ценности. Но ты, наверное, слышал, что демоны азартны. Не хочешь сыграть со мной? Если победишь, то поделюсь с тобой редким целительским пламенем, если нет – то жаль, думать стоило раньше. Я уже потратил на тебя часть своего времени. Каждая секунда – это чья-то жизнь.

Глава 18. Демон, который ее накормил

Елена и не думала делиться с матерью своими переживаниями. Та высказалась вполне однозначно: за – Энтони Эттвуда, против – Барта Эккерсли. Любые сравнения оказывались не в пользу виконта, несмотря на его попытку вызвать жалость. Вел он себя агрессивно, и головная боль, Елена была в этом почти уверена, вспыхнула из-за их конфликта.

Однако в словах Барта крылось и то, что не давало ей покоя. Зачем она ввязалась в эту историю с Эттвудом? Ответ вроде бы очевиден. Это стало единственным способом разрешить ситуацию. Иначе отец либо слег бы, либо вызвал виконта сам. О последствиях лучше не фантазировать. Тогда почему ей так беспокойно: почему какая-то ее часть желает прильнуть к графу и переложить на него все заботы, а другая – огрызается и ждет подвоха?

После того, как он прижался губами к ее руке, она опасалась посмотреть ему в глаза. А ведь это невинный жест. Поглаживание по щеке куда более интимно. При этом Эттвуд почти безукоризненно сдержан. Она столько раз давала себе обещание не сравнивать с Бартом! Но все же… Тот почти сразу полез целоваться, а этот – лишь преследует ее взглядом. Во снах, например, Энтони импульсивнее. Наверное, потому что не полностью одет. Елена вспыхнула.

Они просидели в холле бок о бок почти два часа, и за это время едва перекинулись парой слов. Он не сделал ни одной попытки заговорить. Адские демоны… Они с мамой почти приехали. Экипаж ехал медленнее по запруженным улицам…. Она отчаялась разобраться, есть ли у графа интерес к ней, к Елене Валентайн, или она часть какого-то из его планов. Имела ли она право в таком случае принять кольцо.

Девушка мельком, чтобы не заметила мать, посмотрела на безымянный палец. Тонкое колечко из белого металла с крупным бриллиантом. Такие камни в их мире стоили примерно, как три, – нет, как четыре родительских поместья. Потому что попадали сюда только с иномирянами.

Зачем ей такая роскошь? Граф заявил, что для защиты. И уже второй день рассказывал про привязку, которой вроде как и сам не рад, но от которой не спешил отказываться. Елена посмотрела в окно. Уже стемнело. Из-за освещения внутри кабины она видела свое отражение лучше, чем нарядные особняки, мелькавшие мимо. Еще раз пришла к выводу, что лиловый цвет ей совершенно не идет, но мама уперлась – только не розовый.