Леха глянул на меня в зеркальце, ничего не сказал и включил передачу.

Я помню свою мать нежной и прекрасной. От нее пахло цветочными духами и веяло неземной теплотой. Бабушка рассказывала, что она была настоящей женщиной. Гордой, сильной, невероятного обаяния. Мужчины сходили от нее с ума, добивались руки, но сердце она открыла только лучшему – моему отцу… Так странно после двадцати лет разлуки отыскать ее. Я словно вытащила маму из могилы, привела с того света. Лучше бы этого не делала. Потому что от той «настоящей женщины» остался обглоданный костяк. Из могилы поднялся зомби.

Разум моей матери заслонили какие-то тучи, и вот уже двадцать лет как она живет в другом измерении. Она не понимает, что происходит вокруг, и не желает понимать. Ее мозг, пораженный разлукой, отгородился от внешнего мира. Она разговаривает сама с собой, бредит. И все время зовет Алену – семилетнюю девочку, с которой ее разлучили обстоятельства. Меня зовет. Каждый час, каждую минуту. Наяву, во сне. Семилетняя девочка давно выросла и последние шестнадцать месяцев провела рядом с ней, но мама этого не ведает. Она меня не узнает. Когда глажу ее руку, когда обнимаю. Не узнает. От этого тяжко на душе.

Она высохла, превратилась в старуху. Взгляд потухший, даже бабушка выглядит свежее. Теперь от нее пахнет чем-то горьким, руки все время холодные. Надевает только все темное – юбки, туфли, чулки. Я попыталась это исправить и купила ей сарафан лимонного цвета. Мама разорвала его на лоскуты.

Вытащив маму из Марокко, где ее обнаружили на берегу моря после крушения корабля «Бельмонд», я сначала привезла ее в клинику Подмосковья. Надеялась, что, когда сама ею займусь, эффект будет непременно. В Марокко просто лечить не умели или делали это неправильно. Однако релаксационная терапия и гипноз не дали эффекта. Фенамин в сочетании с антидепрессантами внезапно вогнал ее в такой ступор, что испугался даже врач. Стало понятно, что не в Марокко дело, далеко не в нем.

Тогда я назанимала денег и повезла маму в Швейцарию, чтобы показать одному светиле психиатрии. Три месяца в клинике, чудовищные долги, которые я теперь не знаю, как возвращать – и все ради того, чтобы услышать от светила: «Аутизм глубокий. Дело в том, что она вас потеряла и до сих пор не нашла. Вы находитесь возле нее, но она об этом не знает. И не узнает, возможно, до конца своих дней». Это даже не диагноз, а пуля в голову.

Я думала, что это конец. Да, я вытащила свою мать из могилы, но на кой, спрашивается, черт? Я езжу с ней везде, купаю, умываю, одеваю, кормлю, сажаю в кресло, пытаюсь приучить к телевизору. Первое время окружающие еще смотрели на меня понимающе, но после шестнадцати месяцев взирают уже с опаской. Однажды услышала: «Вот дура. Отдала бы в дом соответствующего адреса, там для таких место». Этот человек, не буду называть его фамилию, потом долго глотал воздух, когда я засадила ему под дых, и безуспешно просил прощения. Но его слова засели в голове. А может, и в самом деле? Может, я дура? Какого кентавра я таскаюсь с живым трупом, хороня заодно и себя?

В общем, современная психиатрия оказалась бессильна вернуть маму в сознание. И уж тем более не могла сделать ее такой, какой она была в прошлом. Та настоящая женщина больше не вернется. Я совершенно отчаялась. И тогда в одной древней рукописи я прочла о тряпице…

Ценностью является, конечно, не сам кусок льняной ткани, которому около двух тысяч лет, а то, что на нем начертано. С помощью этого текста я смогу вернуть разум матери. Я верю в это. Возможно, потому, что это последний шанс. Другого просто нет.