В салоне приглушили свет. Время замедлилось, будто с опаской продиралось сквозь туман, словно бы сердце не спешило с новым ударом, остановилось совсем – и пошло вспять! Стены корабля заколыхались, стали вязкими на вид, пространство расширилось и немного потускнело, а на экране иллюминатора все пропало. Казалось, он отключился, но если присмотреться внимательнее, можно было разглядеть темные ультрамариновые волны, разбегающиеся то по сторонам, то сверху вниз, то кружащиеся спиралью.

Корабль погрузился в бета-пространство.

Полет до системы Тора занимал часов десять, порой одиннадцать – в зависимости от загруженности путей и мощности двигателей антиматерии. Большинство пассажиров спали в масках. Несколько человек, в том числе сидящий перед Цином экономист, продолжали работать через сиком, но стояла тишина, и гул звездолета был неразличим. Цин не с первого раза нажал кнопку, дрожащий палец соскальзывал. Подошла стюардесса. Вместо глаз у нее были вставлены белоснежные импланты, и казалось, что стюардесса слепа. Цин попросил банку…

Жидкость, внезапно отвратительная, не лезла в рот, и бессознательно Цин едва не вылил ее под ноги, как если бы он сидел где-то на улице. Удостоверившись, что банка опустела (Цин опустил ее на уровень коленей и взболтнул), он оглянулся – ему мерещилось, что за ним следят. И не кто-нибудь, – а все, вообще все, находящиеся в салоне. Но пассажиры спали, даже спекулянт впереди. Цин сглотнул стеклянную слюну и вытащил негнущимися пальцами из кармана в рукаве таблетку-взрывчатку. Казалось, что сейчас кто-то обличительно закричит, его, Цина, схватят, поволокут куда-то, запрут, будут бить и унижать. Но никто не бил, никто и не смотрел, и все плевать на него хотели.

Цин с трудом просунул взрывчатку в отверстие банки, и бомба упала на дно с колющим звоном. Рука дрогнула, банка чуть было не выскользнула из пальцев. Цин закрыл глаза и задышал тяжело, зафыркал, затем собрался с силами, приподнял одно веко и глянул на людей в салоне. Никто не пошевелился. Словно бы они уже были мертвыми, заранее, но нет, конечно, нет, мертвыми они будут другими – изуродованными, разодранными кусками костей и мяса, все они, и этот старик рядом и его… Цин насилу прервал поток мыслей и всунул банку в выемку в ручке кресла.

На выходе из бета-пространства, в системе Тора, подступила тошнота, и снова все вокруг поплыло, стало мутным, как на картине с широкими мазками. Но постепенно углы заострялись, стены выравнивались.

Кого-то позади вырвало в «блевотник» – отверстие в сиденье. Снова в салоне загудели бледные люди. Корабль вошел в атмосферу Гаммы Тора, засиял и пошел на посадку.

Цину стало тяжело дышать. Как будто что-то толкало в грудь, как будто окаменели легкие, и не стало воздуха, и вокруг удушающий вакуум и толпа голодных людей. Цин не заметил, как корабль прорезал облака, замедлился, выровнялся и пошел туго спускаться на площадку для посадки.

Шумели дети, один швырнул в другого игрушку через несколько рядов, мать громко охнула, старик, возле которого упал снаряд, добродушно засмеялся. Мужчина впереди опять включил свои графики, а парочка позади теперь читала научные стихи. Парень в стороне громко рылся в своей сумке и беззвучно ругался. Все наполнилось жизнью, и один Цин ощущал себя мертвецом. Тело не слушалось, превратилось в гранит, холодный, отталкивающий.

Снизу скрипнуло, пассажиров вдавило в сиденья, а потом немного подбросило. Корабль сел.

– Корабль прибыл на планету Гамма Тора! – сказал голос через громкую связь. – Остановка пятнадцать минут!

Сообщение повторилось трижды, но Цин не услышал его и в первый раз. Его трясло, по салону в полумраке приглушенных светильников ползли тени, и холод цеплял за ноги – там, где грели кондиционеры. Нужно выходить. Всем!