– Значит, если какому Создателю взбредёт на ум создать мир сразу с большим количеством жителей,– прикинул Вертер,– то он тупо может не справиться.

– Открою тебе великую тайну, дружище,– Антон понизил голос до зловещего шёпота,– никто не создаёт сразу всех Игроков, в любом мире есть первый житель, с которого всё начинается. Этот житель очень важен, он как семя, из которого вырастает древо мира. Угадай, кто был первым жителем Райдо.

– Лика,– Вертер заулыбался,– ты же сам говорил.

– Да, Вер, береги свою любимую,– с нажимом произнёс Создатель,– она – ключ к жизни нашего мира.

Земля

II

Кофе уже давно остыл, но Сабин в задумчивости продолжал помешивать ложечкой бурую жидкость, словно пытался растворить в ней не сахар, а свои невесёлые мысли. В последнее время он что-то зачастил в эту кофейню, хотя до того годами не выбирался в базовую Реальность. Собственно, смотреть тут стало особо не на что, зрелище постепенно деградирующего города было довольно удручающим. За те пятьсот лет, что Творец-отступник исподтишка управлял этой Реальностью, ему пришлось повидать всякого. Цивилизационные взлёты сменялись периодами упадка и даже полного разрушения, когда казалось, что жизнь навсегда покинула обезлюдевшие развалины. Но затем на руинах, как феникс из пепла, цивилизация возрождалась вновь, чтобы опять зачахнуть, как забытый на подоконнике цветок.

В этом смысле Москве досталось по самое не балуйся. Несколько раз её разрушали практически до основания, но этот вечный город так просто было не угробить. На месте трущоб и убогих развалюх снова вырастали величественные здания, улицы заполнялись транспортом, быт горожан облагораживали всяческие удобные технологические приспособления, вроде дармового освещения и обогрева домов. В общем, жизнь начинала бурлить, и так до следующего апокалипсиса. В настоящий момент уже не нужно было быть Творцом, чтобы распознать очевидные признаки деградации. Грязные улицы, обшарпанные дома, пыльные разбитые стёкла, оборванные провода и толпы странного вида личностей с ищущими глазами. Вот таков был антураж нынешней Москвы.

Нет, кое-где в городе ещё сохранились остатки былого процветания, в отдельных благополучных районах пока действовали подвесные бесконтактные дороги, в парочке летающих парков пока вымерли не все представители флоры и фауны. Но обыкновенным горожанам доступ в эти места был закрыт высокими непроницаемыми заборами с вооружённой охраной. Так что о наличие другой жизни они могли судить только по случайно залетавшим в их трущобы мобилям, ярой раскраской напоминавшим экзотических птиц, да по видневшимся из-за заборов стеклянным крышам дворцов местной элиты.

Кофейня, в которую повадился заходить Сабин, ничем не отличалась от сотен таких же замызганных ветхих строений на этой улице, но, несмотря на это, Творца тянуло сюда словно магнитом. Было у этой кофейни одно качество, отличавшее это заведение от множества ему подобных. Дело в том, что именно в этом районе старой Москвы когда-то жил Антон, а эта развалюха стояла аккурат на том месте, где раньше была его любимая кофейня. Да, нынешнее убожество уже ничем не напоминало тот аккуратный и стильный домик со стеклянными дверями, солидной дубовой мебелью и прозрачными витринными окнами, былой шарм канул в небытие. Но для Сабина это было несущественной деталью, тем более, что кофе здесь по-прежнему делали совсем недурной, если не добавлять в него ту мутную жидкость, которую хозяева по ошибке именовали молоком.

Он брал чёрный кофе, садился за столик у окна и сквозь пыльные стёкла принимался наблюдать за прохожими. У этих наблюдений не было никакой особой цели, просто ему нравилось тут сидеть. На людях Сабин всегда был спокоен, держал свои эмоции в узде, не позволял себе расклеиться и показать своё отчаяние, но здесь, в кофейне, один на один со своим отражением в стекле он давал волю чувствам, и его тоска по брату вырывалась из зажатого в кулак сердца.