И кто, спрашивается, подходит на роль подобного «донора» лучше Ло Бинхэ?

– Выходит, вы призвали мою душу, – прищурившись, медленно проговорил Шэнь Цинцю, – чтобы заманить его в Гробницу непревзойдённых?

– А главе пика Шэню не откажешь в проницательности, – признал Тяньлан-цзюнь.

– Но ведь Ло Бинхэ ещё не достиг вашего изначального положения, – напомнил ему Шэнь Цинцю, – а значит, не сможет войти под своды Гробницы непревзойдённых, даже пожелай он этого.

Однако, похоже, Тяньлан-цзюнь куда больше верил в способности своего сына:

– Разумеется, сможет, если по-настоящему захочет.

– Но, что бы вы ни собирались сделать, – медленно произнёс Шэнь Цинцю, – он ведь всё-таки ваш родной сын.

– Несомненно, – подтвердил Тяньлан-цзюнь.

– Ваша и Су Сиянь родная кровь.

– И что?

Теперь Шэнь Цинцю понял всё.

Тяньлан-цзюнь удосужился упомянуть Ло Бинхэ от силы в паре фраз, и при этом, хоть лёгкая улыбка не покидала его губ, слова были насквозь пропитаны бессердечной жестокостью.

Этот образ слишком сильно расходился с представлениями, что невольно сложились в сознании Шэнь Цинцю: о миролюбивом и любящем Тяньлан-цзюне, чьи чувства глубоки, как море. При упоминании о Су Сиянь его голос даже не дрогнул. Пусть Тяньлан-цзюнь и называл Ло Бинхэ «мой сын», ничто другое не выдало бы их связи.

Выходит, он был чужд не только миролюбия, но и романтики. В общем, реальность попросту вывернула наизнанку все выпестованные в течение долгого времени безосновательные чувства[28] Шэнь Цинцю по отношению к этому персонажу.

Не то чтобы это его удивляло: в конце концов, демоны, создания довольно холодные и отчуждённые, вообще не придавали чувствам особого значения, отдавая предпочтение вкусной пище, силе и власти; и всё же, воочию узрев подобное равнодушие, Шэнь Цинцю поневоле внутренне поёжился.

Выходит, что Ло Бинхэ воистину… нежеланное дитя.

А он-то раз за разом обрушивал пресловутый «чёрный котёл» [29] Цзиньланя на голову ученика, этого несчастного ребёнка с застывшим выражением незаслуженной обиды на лице, невзирая на тщетные попытки оправдаться! Да и всего несколько дней назад он бросил ему столь жестокие слова…

Сердце Шэнь Цинцю переполняла злость на Тяньлан-цзюня, и всё же по здравом размышлении он вынужден был признать, что сам немногим лучше этого демона, ведь рана, нанесённая им Ло Бинхэ, была куда глубже – если не стала фатальной.

В зале воцарилась гробовая тишина, словно призванная подчеркнуть новую волну чудовищного рёва сотен демонических тварей. Стены вновь задрожали – похоже, на сей раз атака была ещё яростнее, казалось, её мощь могла обрушить небо и расколоть землю. Вцепившись для устойчивости в стенку саркофага, Шэнь Цинцю потребовал:

– Кто-нибудь наконец объяснит мне, что там творится?

Однако не успел он произнести «творится», как часть сплошь инкрустированного драгоценными камнями свода внезапно обрушилась – благо трое присутствующих обладали достаточно быстрой реакцией, чтобы вовремя отпрянуть. Что-то невероятно тяжёлое с грохотом рухнуло прямо в центр зала сквозь дыру в своде. Пробивавшиеся через клубы белой пыли рассеянные лучи отбросили исполинскую тень.

Ло Бинхэ возвышался на голове гигантского чёрного как смоль зверя. Его одежды бешено полоскались на ветру, за спиной виднелся Синьмо. Испускающие гневно-багряное свечение глаза окинули зал сочащимся жаждой убийства взором.

С первого взгляда огромный зверь казался носорогом из-за венчающего голову рога в форме полумесяца, однако из разверстой в вопле кроваво-красной пасти вырывался гигантский ярко-алый питон, скрученный спиралью, и его оглушительное шипение, слившись с рёвом носорога, производило прямо-таки ошеломляющее впечатление.