– Иногда мы пересекаем солёную реку на таких штуках, вроде выдолбленных брёвен, только гораздо больше, – вставил маркиз Равенскар, входя во вкус. – И тоже швыряем несколько камней, чтобы не разучиться.

Он подмигнул Даппе, который только яростно зыркнул в ответ.

– За большой-большой рекой живёт очень рослая и сильная горилла, белоспинный вожак, которого мы боимся.

Даппа вздохнул, чувствуя, что испытание не кончится никогда.

– Кажется, я видел его изображение на французских монетах. Его зовут Людовик.

– Да! У него больше всех бананов, больше обезьян в стаде, и он очень долго бросал в нас камни.

– Наверное, это было весьма неприятно, – проговорил Даппа без особого сочувствия.

– О да, – ответил Титул. – Но у нас есть свой вожак, огромный белоспинный самец, который очень метко бросает камни, и он несколько лун назад загнал Людовика на дерево! И теперь наша стая, здесь, на песчаной отмели, никак не решит, почитать нам нашего белоспинного самца как бога или бояться как чёрта. Так вот, у нас есть большая поляна в джунглях, не очень далеко отсюда. Мы ходим туда, чтобы выразить почтение некой белоспинной самке, довольно хилой. Там мы бьём себя в грудь и швыряем друг в друга какашки!

– Фу! А я только хотел сказать, что не прочь посмотреть на вашу поляну.

– Да, зрелище неприглядное, – вставил Роджер, которому сравнение явно пришлось не по вкусу. – Но мы считаем, что лучше бросаться какашками, чем камнями.

– Вы швыряете какашки, милорд Регби? – спросил Даппа.

– Это мой хлеб! – Титул помахал записной книжкой. – А вот орудие, которым я соскребаю их с земли.

– Позвольте узнать, чем так замечательна ваша белоспинная самка, что ради её внимания вы готовы угодить под шквал экскрементов?

– У неё наша Главная палка, – объявил Титул, считая, что пояснений не требуется. – Итак, к делу. За милости старой белоспинной самки борются два стада. Вожак одного сейчас перед тобой. – Он указал на Роджера, который учтиво поклонился. – Увы, нас отогнали к краю поляны самым долгим и неослабным градом какашек за всю историю джунглей, и сильного-сильного белоспинного вожака, о котором я говорил раньше, едва не похоронили под ними. Ему пришлось бежать за холодную солёную реку в место под названием Антверпен, где он может хоть иногда спокойно посидеть и скушать банан, не рискуя получить в физиономию горсть дерьма. И мы, стадо Роджера, ужасно хотим знать, вернётся ли из-за реки наш белоспинный вожак, и если да, то когда, и не захочется ли ему в таком случае запустить в нас камнем-другим, и не точит ли он зубы на нашу Главную палку.

– А что Людовик? По-прежнему на дереве?

– Людовик наполовину спустился! А с такого расстояния он старческими глазами не видит, чем швыряются обезьяны: камнями или просто какашками. Так или иначе, если он решит, что мы отвлеклись, он, наглая обезьяна, быстренько слезет на землю, а мы этого не хотим.

– Позвольте спросить: зачем вы рассказываете это всё мне, милорд?

– Пленительная особь, у которой ты был сегодня, – отвечал Титул, – обворожительнейшая белокурая шимпанзиха, только что приплыла к нам из-за холодной солёной реки, а до того много лун прожила в джунглях, лежащих в той стороне, где каждое утро восходит солнце. Тысячи немецкоговорящих обезьяньих стад сражаются там за отдельные деревья и даже за отдельные ветки. Она приплыла на огромном выдолбленном бревне в обществе нескольких немецкоговорящих особей примерно из тех краёв, где кушает бананы наш белоспинный вожак. К какому стаду она принадлежит? В стране, где она перед тем жила, заправляет ещё одна белоспинная вожачиха, хозяйка нескольких больших деревьев, которая давно зарится на нашу Главную палку. Принадлежит ли твоя знакомая к её стаду? Или она с тем, кто сидит в Антверпене? Или с обоими? Или ни с кем из них?