«Как плохо, что сиреневый шест остался там…».
Она упала не больно. Под ней шевелился кто-то живой, он стонал и одновременно старался согреть её теплом покидавшей его жизни.
Пуля жандарма оборвала эту мысль. Острая боль затмила всё, и в этот момент сверху посыпались комья холодной мокрой земли.
«Чем чаще сирень ломаешь, тем пышнее она цветёт!».
Быль 2.
Остаться, чтобы уйти
Невель уникален. Чем? Да хотя бы тем, что с момента рождения он оказался на пересечении огромного количества важных путей. Узловая станция – на границе времён и народов. А с приближением сороковых времена наступили и вовсе тревожные. Чем ближе к границе, тем больше чувствовалось начало чего-то огромного, мрачного и неотвратимого.
Недавно у городка новые соседи появились. Прибалтийцы. Они придвинулись и внезапно стали, как говорили по радио, братскими. Впрочем, такое в долгой истории городка уже было. Никто особенно не удивился и, конечно же, не возражал.
Уже отцвела душистая сирень, пришло долгожданное лето. А это, что ни говори, в этих краях самая лучшая пора. Тепло, свободно, просто, тихо…
Говорить о войне не запрещалось, нет. Просто про неё не знали, и никто не хотел плохому верить. Радио вот недавно подвели почти в каждый дом. Главное, столб около дома стоял, а уж связисты провода с динамиками быстренько протянули.
Приёмники говорили спокойно, внушительно, и люди верили. Лишнего и сами не болтали. Зачем? Чтоб по шапке нахлобучили? А можно было и получить от кого следует – время-то было строгое!
«И у стен есть уши!» – часто говорила Марьяся близким за ужином и почему-то показывала на новый чёрный раструб динамика радиоточки, словно там кто-то прятался.
Однажды она встретила соседку. Негрозовы жили рядом. Мария – сухая неприветливая женщина – вела хозяйство, а муж Николай работал где-то в заготконторе. После недолгих приветствий соседка заговорила плаксивым голосом:
– Вот ведь, как Бог-то рассудил: одним всё, а другим – шиш с маслом!
– Ну чего у тебя опять случилось, Маша? – спросила Марьяся.
Жили Негрозовы, в общем-то, неплохо. Ну, бывало, выпивали, бранились со словечками. Вот и сын Михаил подрос, красивым парнем стал, но после школы не работал.
– Вот ваш Бог, видать, милостью евреев не обижает. Смотри-ка, с рынка полные сумки несёте домой. Рыбку часто готовите – на всю улицу слышно. А тут с хлеба на квас, а мяско – на разговеться! – ныла соседка.
Марьяся поёжилась, потому что таких разговоров не любила и вела редко, но уж что делать – мимо не прошмыгнуть. Чтобы отвлечься от ненужной темы, она произнесла, как бы объяснила, откуда деньги берёт:
– У меня Гриша вот выучился на бухгалтера и теперь фининспектором в райпотребсоюзе работает. Деньги домой приносит. Ни ахти какие, но хватает. А чего Мишка-то дома сидит?
Мария ушла в сторону от вопроса.
– Тут не в образованиях дело, соседушка. Тут уж как Бог надоумит да направит. Знамо, у вашего брата мозга по-другому работает. Умеете местечко себе тёпленькое найти… Мой вот Колька всё шебуршится в своей конторе, а только кукиш домой приносит. На Пасху больше пропивает. А Мишка-то что? Простой, как три копейки, весь в кудри ушёл, какие ему счёты сводить на бумаге? – не унималась Мария и с косой улыбочкой добавила: – Хоть бы невесту богатую споймал да приданым разжился. Евреечку мы бы со всей душой словили!
Марьясе показалось, что та имеет в виду что-то нехорошее, и она постаралась перевести разговор на другое:
– Они, молодёжь, теперь сами с усами. Зато вот сирень у тебя в этом году цвела – залюбуешься! Говорят, добрая примета.
Но Марии не хотелось замиряться. Её явно подогревал какой-то необычный интерес.