И Тихон жил по принципу «не шуметь, решать вопросы самостоятельно, товарищей не заводить и только радовать родителей».

Сестра бунтовала с первых дней, требуя к себе внимания. В 16 поступила в пединститут и переехала в общежитие. К этому моменту она уже трижды побывала замужем, но до сих пор без детей. Появляется в родных стенах в дни рождения и календарные праздники.

Ян родился, когда все кандидатские были написаны и докторские защищены. Толстому черноглазому карапузу досталась вся нерастраченная родительская любовь. Ему позволялось всё – рисовать на обоях, бить в детский барабан в 11 ночи, пачкать новый костюмчик и хулиганить. Родители ничего за пеленой любви не замечали. Тихону доставалось из-за Яна. Ян сбил коленку – не уследил за ребенком, ты же старший. Принёс Ян тройку – не объяснил ребенку, ты же это проходил.

Тихон тоже хотел уйти из дома первым рейсом, но родители не позволили: старший брат должен помогать младшему!

Мама, ероша тёмные волосы Яна, напевала:

– Ой, мама, люблю цыгана!..

Когда Ян был в девятом классе, Тихон убедился, что этот парень – нехороший человек. Он пришел к Тихону и слёзно просил денег – проигрался в карты.

– Ян, откуда у меня деньги? Я простой учитель!

– Братик, пожалуйста, выручи, – плакал Ян.

– Скажи родителям, они тебя поймут.

– Не могу расстроить их.

Отец в то время лежал в больнице, что-то с сердцем. Тихон вздохнул и взял кредит. Но как выяснилось, взятые деньги Ян прогулял с друзьями, ещё и похвалялся, как развёл Тихона. Кредит Тихон выплатил, родителям ничего не сказал.

Соня вошла в ворота рынка. Люди переходили от прилавка к прилавку, присматривались к товарам, сравнивали цены. Соня увидела очередь у колбасной лавки, пристроилась и внимательно изучала товар. Тётка с крашеными в цвет соломы волосами тыкала наманикюренным пальчиком в сыры и колбасы, в другой руке держала три пакета. Соня подошла и как бы невзначай уткнулась в них. Тётка обернулась:

– Чего толкаешься?

– Простите, мне не видно товар.

– Очередь подойдёт, посмотришь.

Соня отошла. Тётка стала складывать покупки, пакеты разъехались и продукты посыпались на землю. Тётка, охая, кинулась собирать, ей стали помогать люди, и Соня подбежала.

– Вот, у меня есть кулёчек, давайте я вам помогу.

Женщину участливо успокаивали, складывали свертки и пакеты в один большой.

– Вы так много накупили и без помощника. Я вам помогу, – вызвалась Соня.

Усадив тётку в такси, Соня радостно махала ей вслед. Под курткой лежала колбаса, сыр, пачка печенья. «И тёте еще на курточку потратиться придётся, – мысленно улыбалась Соня. – Разрез сзади уже не зашить».

Передумав бродить по рынку дальше, Соня пошагала на Сиреневый бульвар. Здесь не пошалишь, кругом камеры и полиция прохаживается. Лавочки, крытые беседки, фонтан, скульптуры и танцпол.

Для танцпола был еще не сезон, его торжественно открывали каждый год первого мая для тех, кому за 50. Или за 40? В общем, по Сониным меркам, для старикашек.

А вот когда танцпол откроется, повеселиться можно будет от души – изрезать одежду, измазать, а если повезет, и кошелёчек стащить.

Соня вспомнила мелькнувшее перед ней на рынке лицо. Она выдохнула, когда женщина не обратила на нее внимания. Это была ее мать. Заметь она Соню, начались бы причитания: «Сонечка, пойдем домой! Как отощала! Как же я буду без тебя?»

И Соня сдалась бы, пошла домой. А там мама засунула бы её в ванную, тёрла мягкой губкой, кормила сытным обедом. Гладила по голове, бесконечно называя ее «моя девочка».

Впрочем, через два дня Сони уже бы и след простыл. Дома на нее давили стены, неудобно было спать в мягкой постели и жить по чьим-то правилам. Свобода, Соне нужна была свобода. Свобода в действиях, поступках, передвижении. Все эти общепринятые условности ее душили.