Суволь шевельнулся и придвинулся так близко, что Чунчжа почувствовала его запах. От волнения кожа у нее покрылась мурашками. Она едва могла дышать и не смела шелохнуться. Суволь нежно коснулся ее щеки пальцем. Голос юноши был так тих, что Чунчжа усомнилась, не послышались ли ей его слова.

– Когда я впервые увидел тебя на горе, то подумал, что ты – кумихо. Очень жестокая и дикая. – Он сглотнул. – А прошлой ночью, после того как мы смотрели на звезды… я никак не мог сосредоточиться. – Он провел пальцем по изгибу ее губ.

Чунчжа подняла голову. В глазах Суволя появились крошечные отражения ее лица. Как она могла всю жизнь жить у моря, не зная, что он здесь, на горе? Ее руки, задрожав, потянулись к его лицу, но тут же замерли. Чунчжа отодвинулась и стала возиться со своей охапкой папоротника. Она пыталась спрятать свой румянец.

– Прошу прощения. – Суволь отвел руку. – Это было слишком самонадеянно с моей стороны. Извини, пожалуйста. Не сердись.

Девушка покачала головой. Она испытывала не гнев, а некое другое чувство, столь же пылкое и жгучее. Что бы подумала мама? Внезапно возникшее в воображении лицо матери, искаженное душевным смятением, поразило Чунчжу.

– Ты не чувствуешь себя такой же счастливой, как я? – спросил Суволь.

Вид у него тоже был взволнованный.

Чунчжу одновременно охватили радость и ужас. Что же это за счастье, если его омрачает такая тревога? Девушка оглянулась на подлесок. Если бы их кто-нибудь увидел, что предстало бы этому постороннему взору? Пальцы Суволя, коснувшие-ся ее лица. Ее рука, поднявшаяся и застывшая на полпути. Ничего зазорного.

Чунчжа осадила юношу:

– Кто-нибудь может тебя услышать!

Искушать судьбу, шумно разглагольствуя о своем счастье или везении, – не самая хорошая идея.

Суволь рассмеялся:

– Я не слишком суеверен.

Чунчжа принужденно улыбнулась:

– Глупая я, да?

И все же она не могла унять дрожь. Не облако ли только что наползло на солнце?

Когда они связывали охапки папоротника, на девушку навалилось уныние. Даже когда Суволь взял ее за руку, она не сумела избавиться от мрачного предчувствия.

– Ты когда-нибудь задумывалась, какой жизнью хотела бы жить?

Суволь выпустил руку Чунчжи, чтобы потыкать посохом в заросли. От этого беспокойство девушки усилилось, и когда он снова взял ее за руку, она стиснула его ладонь и улыбнулась:

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

Странный вопрос Суволя озадачил Чунчжу. Жить – значит выживать и выполнять свой долг, зарабатывать на пропитание и заботиться о своей семье. Она всегда делала то, что надо делать. Трудилась под водой, трудилась по дому, трудилась в полях, трудилась в школе… Мама говорит, что для женщины на Чеджудо жить – значит трудиться.

– Я имею в виду, хочешь ли ты быть хэнё, как твои мать и бабушка? Или не против заняться чем-то другим и прожить совершенно иную жизнь?

Эти вопросы поразили Чунчжу. Неужели Суволь полагает, что у нее есть выбор? Не желая показаться недалекой, девушка тщательно подбирала слова:

– Мама говорит, что в следующей жизни не хочет родиться хэнё. Пожалуй, я тоже.

– Я спрашиваю тебя об этой жизни, а не о следующей.

Чунчжа пожала плечами.

– В этой жизни я – хэнё, – сказала она.

Сувол, невольно зашагав размашистее, произнес:

– Семья моего отца всегда жила на горе. Никто из нас ни разу не покидал Корею. Я хочу быть первым. Я хочу поехать в Америку.

А отчего не улететь на сороке на луну?

– Почему именно в Америку?

Суволь остановился.

– Тебе известно, что в Америке людям не нужно носить или накачивать воду? Они всего лишь поворачивают металлическую ручку – и вода течет прямо к ним в дом.