– Если я и сержусь, то не на вас, – через силу выдавила я.

– Значит, вас не обидит, если я останусь при своем мнении, и буду отныне считать вас феей?

– Да нет, – мне стало сразу и весело, и печально. – Считайте, если вам хочется, мне будет даже приятно. Только, чур, не разочаровывайтесь, если я не смогу или не захочу оправдывать ваши ожидания.

– Договорились, – улыбнулся он. – Я буду думать, что вы фея, но не буду ничего от вас ожидать, идет? Ну, все, пора собираться, давайте в машину.

Пес первым заскочил на свое место, отчего стало ясно, что он бывалый путешественник. Я села и первым делом сунула руку в карман, чтобы злобно щипнуть болтливую кофту. Она бессовестно хихикнула:

– Щекотно, не надо!

Роман, с довольной улыбкой покачав головой, захлопнул дверцу, и мы двинулись дальше.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и я, глядя на желтые деревья по сторонам дороги, вспомнила первый день, когда познакомилась с Шубой. Мне стало смешно. Потом почувствовала, что стало слишком жарко. Стащила с себя кофту, положила на колени – черт с ней, может, и обойдется. Дорога плавно уходила, убегала под машину, движение постепенно втягивало в себя, увлекало, успокаивало, в конце концов, я незаметно для себя заснула, погружаясь в сон все глубже, глубже, глубже…

Бесчувственной спине стало тепло. Я попыталась открыть глаза, но ничего не получилось. То ли у меня больше нет глаз, то что-то мешает их открыть. Пожалуй, все-таки глаз нет. И ничего другого тоже нет. А спина есть, и ей так тепло, так приятно…

– Холли…

Мне снится этот голос? Как я могу слышать, если от меня больше ничего не осталось, кроме спины? Снится, конечно, снится, такое бывает с нами только во сне…

– Холли, очнись! Ты слышишь меня?

– Слы-ы-ышу…

Я смогла это произнести или подумала? Не знаю. Нет сил говорить и шевелиться, нет сил не только думать, но даже существовать…

– Холли, дорогая…

Теперь мне показалось, что у меня снова есть пальцы… и стала появляться рука… потом другая… и ноги… так, теперь вернулась на место голова. Температура вокруг поднималась все выше, мне было не просто тепло, становилось по-настоящему жарко.

– Холли!

– Да?

– Ты уже в себе? Это хорошо! – бодро заявил Расмус. – Собирайся с силами, скоро будет совсем весело! И очень, очень жарко!

– Что случилось?

– Мы приближаемся к вулканическому разлому.

– Зачем? Мне страшно!

– Выкрутимся, не бойся, – засмеялся Расмус. – А как мы иначе выберемся на поверхность? Только через жерло вулкана, другого выхода нет.

– Это обязательно?

– Нет, конечно, – усмехнулся он. – Конечно, нет, дорогая, просто тебе следует через это пройти…

Оставалось только надеяться, что он прав, что мне все это действительно нужно. В любом случае, деться было абсолютно некуда, проснуться я не могла, и ад становился все ближе. Температура быстро поднималась, я думала, что жарче уже не бывает, но оказалось, что бывает, и еще как, жара усиливалась, стремительно превращаясь в боль. И эта боль нарастала, становилась невыносимой, наконец, я поняла, что кричу, визжу от этой страшной боли, и со мной визжали каждая клетка, каждая молекула моего тела.

Меня не стало, от меня осталась только боль, в которой вспыхнули ярким пламенем я сама, мои мечты и надежды, истлели страхи, тревоги, сомнения и страдания, наконец, во мне выгорело все, выгорела и сама боль. Я ощущала себя безвольно догорающей синим пламенем, безразличной прогоревшей головешкой, которая вот-вот рассыплется на уголья.

И в тот самый момент, когда стало понятно, что все, я сейчас сломаюсь пополам и развалюсь на части, остатки недогоревшей боли начали исчезать, пока внезапно не превратились в свою противоположность. Мне стало хорошо, легко и приятно. Уже не хотелось подчиняться напору окружающего воздействия, я в себе почувствовала силу вырваться из его власти, и запросто освободилась от него.