Потому что уехать на полном серьезе Шон никак не мог. У него же и в мыслях не было: универ, группа. Гастроли — возможно. И то если повезет. «Бесы» и тут-то не то чтобы популярны, а кому они нужны за пределами Нового Рима и без покровительства империи Коллинзов?
Да и сказал бы он мне. Хочет уехать — пусть едет. Что здесь такого?
Но дурное предчувствие не оставляет, а я привыкла доверять своему чутью.
Вылетаю на середину комнаты и осматриваюсь, уперев руки в бока. Диван пустой, стол и стул пустые. Вон моя схема на стене, вот тапочки, вот сложенные стопкой снятые со стены фоторамки…
А вот гитара, прислоненная в футляре к стене, — именно в том положении, в каком я ее оставила тем вечером, когда видела брата в последний раз.
— О черт.
***
— Можно мне войти? — робко доносится из холла.
Черт, совершенно забыла о рыжей. Сижу за столом и смотрю в окно рабочей почты. Ее засыпало письмами, и немудрено, что я не заметила еще утром присланное сообщение: «Сестренка, я решил начать новую жизнь и улетаю навсегда. Не ищи меня. Шон».
С моих губ срывается нервный смешок. Это какой-то театр абсурда. Несмешно!
— Заходи! — рявкаю своей незваной гостье и вскакиваю со стула. — Когда ты видела Шона в последний раз? — Наставляю на нее указательный палец, стоит ей переступить порог.
— Я-а… — блеет эта кудрявая овечка.
— Ну же! — рявкаю, отчего та совершенно сходит лицом.
— Четыре дня назад. Все было хорошо… А потом… — Опускает лицо в ладони и начинает… рыдать! Господи ты боже мой.
— Покажи сообщение.
Трясущимися руками лезет в комм, запускает почтовый клиент. Так, важный нюанс: тоже почта, а не обычный обменник сообщениями.
— В-в-вот.
Впиваюсь глазами в экран.
«Вивьен, все кончено. Я решил начать новую жизнь и уезжаю навсегда. Прощай. Шон».
— Вивьен? — поднимаю на нее глаза. — Тебя так зовут?
Часто кивает.
— Но Шонни всегда звал меня Ви-ви.
«Шонни»? О боже.
— Он звал меня полным именем, только когда злился… ы-ы-ы… Значит, это правда-а-а-а!
Меня сейчас вырвет, вот что правда. Что за принцесса-лягушка? Сейчас превратит все вокруг в болото своими слезами.
— Пошли.
Тяну ее за рукав и веду на кухню.
***
— Что это? — Смотрит с подозрением на квадратный стакан с янтарной жидкостью у меня в руках с таким видом, будто я замыслила ее отравить. Делать мне больше нечего в собственном доме — как потом транспортировать труп?
— Лекарство, — огрызаюсь. — Пей.
Забирает стакан, обхватывает обеими ладонями, будто чашку с горячим чаем; делает глоток.
— Фу! Это же виски! Я пью только вино и шампанское.
Ну-ну, а та батарея бутылок из-под пива, которую я по приезде из командировки обнаружила в своей гостиной, не имела к ней никакого отношения.
— Пей, говорю, — уже рычу.
Девчонка давится, но пьет содержимое стакана мелкими глотками. Закатываю глаза: можно подумать, там пол-литра. Хлопнула бы разом, и дело с концом.
Набираю номер Шона — аппарат отключен. Л-ладно.
Вызываю другого абонента.
— Кхайя! Фторой раф жа день. Неофиданно, — раздается из динамика чавкающий голос.
— Кенни, я по делу. — Кажется, даже слышу, как программер резко сглатывает. — Не подавись. Можешь пробить по базе, покупал ли мой брат за последние пару дней куда-нибудь билет?
— Не вопрос, — уже не с набитым ртом. — Имя брата?
— Шон Коллинз.
Пауза. И с придыханием:
— Что, тот самый?
О господи, только такой оторванный от реальности человек, как Кенни, может не знать, чья я дочь.
— Да, да. — Отбиваю пальцами по бедру нетерпеливую дробь. — Сын Виктора Коллинза.
— Кого?
Серьезно?
— А кого ты имел в виду? — уточняю осторожно.
— Ну как же? Шон Коллинз, лидер «Пьяных бесов». Однофамилец?