Но вот и нужные двери, которые мы, впрочем, миновали: все в такое время уже либо в манеже, либо на плацу. Для начала имело смысл заглянуть в манеж, он и ближе.

Мы не успели еще ступить сапогами на свежие опилки, как нас словно подхватило и понесло громко разносящееся под сводами пенье. На три голоса, мужское, одновременно суровое и мягкое.

«Ой-е, наш Скобелев-генерал,
Ой-е, сам заплакал, зарыдал. Эх!
Он заплакал, зарыдал,
Вынул шашку, помахал.
Ой-е, он заплакал, зарыдал, ой-е,
Вот ы вынул шашку, помахал. Эх!»

Пел Сергий, наш тренер. Ему вторили сидевший на скамеечке Лёша Птицын, одновременно что-то искавший в своем карманнике, и Слава, только что спешившийся с Гангута.

«Вынул шашку, помахал,
На ответ турку сказал.
Ой-е, вынул шашку, помахал,
Вот ы на ответ турку сказал:
«Эх! Да не быть тебе, собака,
В кремляной нашей Москве!
Ой-е, да не быть тебе, собака,
Ой-е, в кремляной нашей Москве! Эх!»

К моему огромному облегчению, Дашины глаза сделались огромными, как резетки.

Сергий ехал и пел стоя, но стоя не в стременах, а на строевом седле. Исполинский Намаз, золотисто поблёскивая холеным крупом, шел по кругу шагом.

Вне сомнения, хоть раз в жизни Даша видала цирковых наездниц, выделывавших похожие трюки. И хорошо, коли видала. Различие было огромно. Сверкающее блестками великолепие циркачей полностью подчинено зрелищности, демонстрации мастерства. А Сергий, не очень высокий и, как их роду и свойственно, тонкий в кости, в поношенной гимнастерке и не лучших галифе, стоял как на земле, спокойно и почти расслабленно, чуть придерживая одной рукой повод. Казалось, его много больше заботит сейчас хорошая песня, чем сама езда. Подозреваю, так оно и было.

Не видать тебе, собака,
Золотых наших церквей.
Ой-е, не видать тебе, собака,
Вот ы золотых наших церквей. Эх!
Не сымать тебе, собака,
Золотых наших крестов.
Ой-е, не сымать тебе, собака,
Вот ы золотых наших крестов!»

«Сфальшивил ты, Лёха».

«Да прям», – Лёша уже шел принимать коня у Славы.

Ну, это правило везде одинаково. Два коня – три человека. И, похоже, мы кое-кому немного помрачили лучезарность бытия.

Но на нас не враз обратили внимание не от досады, а просто… сложно объяснить, есть свои тонкости, каковые надлежит просто принимать.

Слава, полным именем Вячеслав, придержал под-узцы Гангута, а Лёша, оттолкнувшись, взлетел в седло с земли, даже не коснувшись ногой стремени. Лёша еще суше сложением, чем Сергий, и стиль его – триединство легкости, силы и безумия. Взлетел как птица, я залюбовалась, даже позабыв было про Дашу.

Леша, однако, остался чем-то недоволен. Тут же соскользнув вниз. Второй толчок, второй прыжок, не хуже первого. Но, видимо, и не лучше.

Третий прыжок. Я даже не успела понять, что именно он отколол налету. Понятным показалось только одно: сие вне возможностей человеческого организма.

«Лёх, после этого уже ехать и не нужно! Все оценили, все видели, особенно девушки. Можешь слезать спокойно».

Ну вот и наше присутствие обнаружено, минуте эдак на десятой. Все начали наивежливейшим образом здороваться, я представила «свою свойственницу Диану».

«Охотница, стало быть. Ну, поглядим, поглядим, на что охотница способна. Только в следующую смену. Сейчас у нас мужской заезд. Ну что, готов?»

«Так точно!» – Леша уже выпрямился в седле.

Теперь уже оба мужчины не пели, собираясь всеми мышцами. Великолепные дончаки шли ровно, мощно, золотистый и темный крупы лоснились в лучах солнца, падающих через стеклянное манежное небо.

«Но… – Даша, похоже, чуть растерялась. – Это же… Это жеребцы».

«Казаки не ездят ни на кобылах, ни на меринах, – улыбнулась я. – Это не в традиции».