– Не стану я тебя кусать, – вкрадчиво обещает гостья, – разве что сам попросишь.

Да чтоб её! Хоть бы моргала. Я обмираю, предчувствуя неминуемый подвох.

– Зачем о таком просить?

– С магией у тебя посредственно, а так летать сможешь. Сотни лет напролёт.

Она это объясняет и легонько скребёт по простыне коготками.

– Ты столько живёшь? – не могу я поверить. – Поэтому такая умная?

– Не живу, а существую, – поправляет она, втянув когти, – и умная не поэтому. Если хочешь, я объясню, только тебе не понравится. Мы память выпиваем заодно с кровью. Обычно сущая чепуха перепадает. Забываешь её, как давний сон. Но случаются и полезные сны.

Вот это мило! Прямо оторопь берёт от таких откровений. Для чего она мне это рассказывает, за что?!

– А зачем… ― я не сразу заканчиваю вопрос, так как язык присыхает к нёбу. ― Зачем ты меня расспрашивала, если уже укусила?!

– Но ты же ещё не умер! – обижается гостья. – Так откуда мне про тебя знать?

Я откидываю голову на подушку и слежу за конусом синего света, скользящим по потолку. Собираюсь с духом для ответа. Но ответить могу только шёпотом:

– Завидное будущее предлагаешь! Каждую ночь жертвы. Сердце не бьётся, взамен снов – чужие жизни. И все мысли про кровь. Даже джема не поешь! Помереть лучше.

– Таков наш мир, – ухмыляется она, – выбор – роскошь.

Ну не паршивка, а?

– Я вот родилась мёртвой, – выдаёт она преспокойно, – худо-бедно справляюсь. Полы же помыла! И говорить могу, и думать. И женой быть могу.

Поверю на слово.

– Как бы не так! Где жена, там и дети. Что мне их, солить тут? Одно зверьё же кругом!

– Дети со мной будут охотиться, если что, – хихикает гостья, – да ты погоди до детей-то!

– И так нечисти полон лес! – повторяю я упрямо. – Куда ещё плодить? Лучше не подходи.

Она плечом повела – волосы на спину перебросила. А они так и льются на пол смоляным водопадом.

– Как близко не подходить? – уточняет. – Здесь не больно-то развернёшься!

– На расстояние вытянутой руки. Для начала.

А то мне всё время кажется, что она клыки нацеливает.

– На длину руки? – удивляется. – Чтобы детей не было?!

И опять хохочет. А у меня озноб по хребту от этого смеха. Уже и на пол спрыгнула, а всё смеётся.

– Ладно, – обещает, – не трону! Завтра начнём алфавит учить.

– Что учить?!

Она перестала смеяться, но, чувствую, опять подошла. Уселась у кровати и голову на подушку кладёт. Я отодвинулся – мы ведь обговорили правила.

– Буквы покажешь? – спрашивает. – Буду читать книжки и осваивать ваш язык.

– Не наш, а мой. Больше на нём никто не разговаривает, ― предупреждаю я, стискивая ножик.

– Ну вот я буду с тобой разговаривать, ― обещает гостья. ― Ты ведь мой муж, что бы это ни значило.

– Ничего это не значит, кроме вашей кровожадной магии.

В ответ доносится глухое шипение:

– Почему – нашей? Ты сам мне имя дал!

– Это не имя.

– И в дом позвал.

– Это не дом, это маяк.

– Но ты же зажигаешь маяк? – не сдаётся гостья. – Я на него и летела.

– Так ведь я не для тебя его зажигаю!

– Ну почём ты знаешь, для кого?

Синий луч ненадолго задевает окно и скользит по её лицу, а потом снова настаёт мгла. Лампа поворачивается бесшумно. Слышно только, как ветер плутает в скалах и беснуется внизу нечисть.

– Я вообще ни о чём не хочу знать, – произношу я сквозь зубы, – я спать хочу. Спокойно.

– Зачем же, – изумляется она, – ты спасаешь кого ни попадя?

– А зачем ты кусаешь кого ни попадя? Думаешь, только на тебя дурь находит?

– Как знаешь, – ворчит она, отползая. – Смотри не порежься ненароком, ножик уж больно острый. А кровь надо беречь.

Надулась. Ушла в свой сундук и крышкой хлопнула. А говорила – только днём спит! Я подождал немного – вдруг опять вылезет? Нет, тихо всё. Выпустил нож, пошёл к умывальнику, зачерпнул воды. Одну кружку выпил, другую вылил на голову.