Я вспомнил про стопку непрочитанных книг из социалистической библиотеки. Это случилось в день, когда там проходило собрание неомарксистского кружка. Какой-то старичок читал лекцию о необходимости четырехдневной рабочей недели. После старичка выступала девушка, которая рассказывала о работе в Сити и отношении к женщинам в коллективе. В глазах начальства она устроилась на работу, только чтобы «подцепить» большую шишку, ее никто не воспринимал всерьез. Однажды она подслушала разговор коллег, один из которых сказал, что «трахнул бы ее при случае». В тот день девушка уволилась. Ее речь встретили аплодисментами. Задние ряды зарыдали.

Слово дали мужчине сорока лет из Северной Англии. Выглядел он весьма неотесанно: сальные волосы, мешковатая одежда, под левым глазом у него был то ли синяк, то ли огромная уродливая родинка. У него имелся ярко выраженный ливерпульский акцент, из-за чего слушатели с трудом могли разобрать, что он говорил. А говорил он о том, как полжизни просуществовал на пособия и как ему не удалось найти работу «из-за гребаных поляков» (в зале послышался неодобрительный ропот). Тогда мужчина стал собирать у автобусной остановки вечерние газеты и продавать их на улице. Ему удалось продать всего пару копий, «пока какие-то пидарасы (а-ах!) не настучали на него в полицию»; теперь пособия получают только жена и двое детей.

Слушатели принялись осуждать бедолагу. Говорили, что неплохо бы воспитать в себе хоть капельку толерантности и что обманывать прохожих не очень-то хорошо. Отдельно отчитали за гомофобию. Выступавшая до него девушка спросила: мол, не стыдно ли мужчине разбазаривать семейное пособие? Он ответил, что у него нет выбора, но слушать его никто не хотел.

После собрания гости устроили вечеринку. Открыли просекко. Какой-то остряк назначил библиотекаря ответственным за музыку. Когда его спросили, «what the actual fuck», он призвал не ущемлять Джимми из-за глухоты.

На лестничной площадке стояла тишина. На потолке горела одинокая лампа. Ее слабого света едва хватало, чтобы разглядеть ступени. Внезапно открылась дверь квартиры, в которой жила проститутка. Оттуда вышел обруганный социалистами безработный. Девушка сказала, что либо он платит вперед, либо она вызовет полицию.

– Focking ell, – сказал он и помчался вниз, матеря проститутку, социалистов и все на свете.

– Did you find the library?

– Yes, – ответил я.

– Got a fag?[46]

Я достал из заднего кармана мятую пачку. Она трогательно улыбнулась, что я интерпретировал как спасибо, и попросила зажигалку. Я тоже закурил. Какое-то время простояли молча.

– 150, two hours, sex plus blowjob[47], – сказала она вдруг.

– Ok.

Она возилась с членом почти час. В спальне стоял жуткий холод. Напротив кровати висел знаменитый постер «Лолиты» Кубрика для галереи «Споук Артс»: леденец, одновременно напоминавший трусики. Комната была освещена розоватым светом, который, по словам девушки, создавал интимную обстановку. Я погладил ее за ухом и спросил имя.

– Роузбад.

Она легла рядышком и закурила. Я сказал, что дело вовсе не в ней. Она ответила, что все хорошо и что такое случается почти с каждым.

– You’re the type of men who prefer talking rather than fucking[48].

Я спросил, не было ли это очевидно, когда она назвала ценник. Она ответила, что не могла поступить иначе, потому что я выглядел «таким потерянным». И потом, это ее работа. На прощание я пообещал, что обязательно зайду еще и что в следующий раз все пройдет лучше. Она ответила, что мы видимся в последний раз, потому что мне будет стыдно, и оказалась права.

Конкурс короткого метра я не прошел.