– Тем не менее Черныш у нас останется.

– Это почему еще? – сузила она глаза.

– Хотя бы потому, что я так хочу. – Сделал небольшую паузу и прибавил: – И Гарик так хочет. А мне, извини, в больницу надо, главный звонил, бухгалтерия просит, чтобы отпускные срочно получил. Заодно и поводок Чернышу куплю. Да и намордник ему, наверное, понадобится, будто бы законы такие существуют. Пойду оденусь.

Никто не произнес ни звука. Даже Гарик не выказал радости, что от пса, кажется, не избавятся. Конечно же понимали: за этой краткой перепалкой таится нечто большее, нежели выбор псиной судьбы. Не глядя ни на кого, Гурский прошагал в спальню, облачиться решил «по-отпускному», надел синюю тенниску и джинсы, на ноги кроссовки, хлопнул, уходя, Черныша по загривку:

– Давай со мной, на примерку.

Пес, точно этого только и ждал, с готовностью последовал за ним. С Галой взглядом так больше и не встретился, но что неотрывно смотрит и какими глазами на него она смотрит, чувствовал Гурский каждой клеточкой незащищенной кожи. В машине сказал пристроившемуся рядом Чернышу:

– С чего бы это вдруг Фумичок с утра пораньше трезвонить начал, чтобы я отпускные получил? Что это им так приспичило, какая ведомость? Не знаешь? Вот и я не знаю. Только не нравится мне все это. Вообще все не нравится. Все, чего ни коснись. Плохо все, Черныш. Плохо…

Въезжая в больничный двор, собрался, напружинился, словно предстояла ему сложная операция. Бухгалтерия размещалась в том же административном корпусе, на первом этаже. И там всегда кто-то из медицинского люда околачивался, избежать нежеланных сейчас встреч не удастся. С Фумичком в том числе.

– Но не прятаться же мне! – хмуро бросил Чернышу. – Пусть пялятся, пусть болтают что угодно, плевать я хотел! Я им не вор и не мошенник! А ты сиди тут, жди меня. Скоро вернусь.

Хоть тут повезло, коридор пустовал. Гурский, широко шагая, достиг двери расчетного отдела. Бывал он тут редко; Петровна, общественный кассир его отделения, получала деньги на всех. Вошел, быстрым взглядом обежал четырех сидящих в комнате женщин, поздоровался. Ему так же обыденно ответили, каких-либо «не таких» взглядов Гурский не заметил. Жанна, ей он в прошлом году удалял аппендикс, приветливо улыбнулась:

– Подходите, Дмитрий Глебович, у меня уже все для вас приготовлено.

Кроме бухгалтеров, находилась тут еще какая-то незнакомая Гурскому женщина, тоже любопытства при его появлении не выказавшая.

Похоже, сюда слухи еще не докатились, – прикинул Дмитрий Глебович, – вряд ли все они тут столь деликатны.

– Я уже ордер заполнила, – щебетала Жанна, – вам только здесь расписаться – и сразу в кассу. Отдыхать куда-нибудь едете?

– Отдыхать еду, – нескладно ответил Гурский. И подосадовал на себя, что целое событие устроил из рядового посещения больницы. Будто в самом деле провинился перед кем-то. Небрежно расписался, улыбнулся Жанне, комплимент отвесил: – А вы всё хорошеете, Жанночка, от кавалеров, наверно, отбоя нет!

– Скажете тоже! – зарделась та. – Счастливо вам отдыхать!

– Всенепременно! – пообещал Гурский, взял бланк и легкой, уверенной походкой направился к двери. Но не сразу вышел, повернулся, спросил: – А что у вас за срочность такая? Мне сказали, чтобы поторопился, ведомость вам какую-то закрыть надо.

– Не знаю, – вскинула плечики Жанна, – это вы у моей начальницы спросите. Она только велела мне все быстренько подготовить, чтобы вы не ждали, не задерживались тут.

– Ну-ну, – повторил он ее движение плечами и вышел, слегка уже потускневший. К главному бухгалтеру о чем-либо спрашивать конечно же не пошел, двинулся к выходящему в коридор кассовому окошку, у которого с растущим недовольством увидел Бричкина, заведующего второй терапией, неугомонного говоруна и рассказчика анекдотов. Разминуться было невозможно, пришлось идти на заклание. А в том, что уж Бричкину-то вся история с кровью доподлинно известна, сомневаться не приходилось.