Синдбад больно ударился бедром и локтем, зашипел, потирая ушибленные места, но сразу вскочил и вытаращил глаза.

– А-а!!! – дико заорал он. – Спасайся, кто может!

Прямо по курсу из воды торчала здоровенная вершина подводной скалы.

– Кар-раул! Кар-рамба! – проснулся, заходясь в истошном крике, попугай, сидевший рядом на перилах. – Дур-рак!

– А-а!!! – вторил Синдбаду рулевой, выкручивая что есть сил штурвал и давя на него всем телом, что было совершенно бессмысленно – дальше крутить просто было некуда.

Корабль сильно и резко накренился вправо, проскакивая мимо острой верхушки подводной скалы, но на его пути из-под воды показались еще две. Их миновать не было никакой возможности, и нос корабля вошел точно меж двух каменных зубцов.

Раздались отвратительный скрежет, ужасающие грохот и треск, и корабль застыл на месте, чуть задрав нос. Рулевого бросило на штурвал. Он смешно задрал ноги, все еще держась за деревянное колесо, сделал переворот через голову и удачно приземлился на выбежавшего на палубу боцмана.

Люди, как горох, посыпались с ног и покатились к правому борту. Поднялся невообразимый шум. Из своей каюты в одних подштанниках выскочил сонный Сорви-голова, и Синдбад решил, что вот сейчас самое время спрятаться, забиться в какую-нибудь щелку, чтобы до него не дотянулись руки разъяренного хозяина судна. Ну, и остальных тоже. Упав на четвереньки, Синдбад отполз к кормовым перилам и укрылся за пустыми бочками, чудом устоявшими при сокрушительном ударе.

– Кар-рамба! Тону! – надрывался попугай, дергая головой и хлопая крыльями. Всеобщее «веселье», разом охватившее весь экипаж, ему явно пришлось по душе. – Стр-риптиз! – добавил он уже о капитане, стремительно взбиравшемся по лестнице на мостик в исподнем.

– Башку оторву! – ревел капитан, словно разбуженный медведь, вырывая редкие волосы на загорелой, покрытой наколками груди. И Синдбад наконец понял, откуда у капитана взялось его прозвище. – Где рулевой?! Где этот отпрыск тупого верблюда?

– Р-рулевой! Дур-рак! – обрадовался попугай и перелетел на бочки, постучав по одной из них клювом. – Р-рулевой. Кар-рамба!

– У, змея хвостатая! – погрозил ему кулаком Синдбад. – Клюв бы тебе скотчем замотать.

Попугай скосил один глаз и уставился им на Синдбада.

– Вали отсюда, ябеда несчастная! – зашипел на птицу Синдбад и ткнул ее пальцем в бок.

– Ябеда! Кар-рамба! – захлопал крыльями попугай, переступая с ноги на ногу.

– Ага-а! – заглянув за бочки, Сорви-голова ухватил Синдбада за шкирку и выволок на свободное пространство. – Ты!

– Ну, я. А чего так орать-то? – виновато шмыгнул носом Синдбад, поднимаясь с пола и отряхиваясь.

– Ты! Мой корабль. – Сорви-голова от сильнейшего потрясения потерял способность связно изъясняться.

– А чего корабль? Вот он ваш корабль. Никуда и не делся.

– Ты!

– Вот заладили! Ну, виноват. Заснул.

– Ты!!! Заснул? – Пальцы Сорви-головы, то сжимающиеся в кулаки, то вновь разжимающиеся, непроизвольно потянулись к шее Синдбада.

– Э, эй, дядя! – Синдбад предупредительно отступил на шаг.

– Ты! – Пальцы капитана сжали воздух.

На лестнице появился здоровенный боцман, красный, будто вареный рак, и волочащий за шкирку несчастного рулевого, даже не помышлявшего о сопротивлении. Голова Карима билась о ступеньки, отчего зубы рулевого клацали.

– Это не… не я! – голосил тот, суча руками и ногами. – Я не… Все он… Он!

– Вот! – Боцман дотащил свою ношу до капитана и бросил перепуганного насмерть Карима к ногам Сорви-головы. – Собачий сын, посмотри, что ты натворил!

– Оставьте его! – выкрикнул Синдбад. – За штурвалом был я.

– Ты? – воскликнул боцман.