Ну, а потом, когда меня уже позвали подписывать документы на окончание бункеровки, я ее оставил одну. Одной ей стало скучно ловить, и она пришла в ЦПУ, гда я считал топливо, с этой знаменитой бадейкой.

– А что делать с этой рыбой?

Я посмотрел на почти полную бадейку:

– Подожди, вот сейчас выйдем из Корфаккана, тогда и займемся твоей рыбой. Тут переход около двух суток до Кандлы. У нас еще будет время, что с ней сделать, а пока поставь бадейку в холодильник на камбузе. Пусть там стоит пока. Ничего с ней, с этой рыбой не случиться, вечером ей займемся.

Обманули меня, удивительно, на этот раз, всего лишь на пятнадцать тонн. Когда я начал возмущаться про недоданные пятнадцать тонн, капитан неожиданно предложил:

– Я вижу ты сегодня со своей женой на судне. Удачного тебе рейса. Давай сделаем по этому случаю, half and half, – то есть пятьдесят на пятьдесят, – Тебе половина, и мне половина, – добродушно смеялся грек.

Так и порешали, что сегодня у меня недостача будет только семь с половиной тонн.

Ну и ладно, подписали документы, как предложил грек. Времени для дальнейшего обсуждения уже не было. Контейнеры были полностью загружены, лоцман уже был на борту, и ждал на мостике, когда мы закончим оформление документов.

При подписании документов на полученное топливо я со смехом даже сказал Андрею Сергеевичу:

– Удивительно! Меня в очередной раз обманули, но только на семь с половиной тонн.

– Это ему сказали, что у тебя жена на борту, поэтому он сегодня такой добрый, – капитан тоже рассмеялся.

– Ну, и хорошо, пусть будет хоть так. Сэкономлю на переходах. Выкручусь.

И это называлось экономией – чуть-чуть нагрузки меньше, а считаем больше. В этом рейсе я не выдержал и составил программу по этой, так называемой экономии.

Инночка меня даже сфотографировала, как я сижу и сочиняю эту программу по «экономии» топлива.

Эта программа потом еще много-много лет, которые я ходил на других судах, помогала мне «экономить» топливо, которое мне недодавали бесчестные бункеровщики.

После того, как закончилась погрузка, и были оформлены все документы на полученное топливо, опять поступил приказ о подготовке главного двигателя для очередного отхода.

Я поднялся в каюту, чтобы переодеться. Комбинезон был весь мокрый от пота. Это был уже второй за сегодняшний день.

– Ну что, мамусь, пойдешь машину смотреть? – ехидно поинтересовался я у жены.

Она дернула плечиком:

– Нет, не пойду. А то опять ваша ревнивая девица, что-нибудь выкинет. Я уже все у вас там видела. Я лучше пойду на мостик. Андрей Сергеевич меня туда приглашал.

Тогда я почесал затылок и посоветовал:

– Опять же, надень брюки. А я говорил тебе, чтобы ты не подходила к окну в ЦПУ. А ты все-таки, наверное, подошла, – с интересом посмотрел в ее ясные глазки, – Машина тебя увидела и заревновала. Видишь, что у нас получилось? – не знаю, говорил ли я это в шутку или всерьез. Но эффект от моих слов возымел действие.

Инночка потупилась, но потом обняла меня за шею и извинительным голосом продолжала:

– Да. Это все из-за меня. Подходила я к окну. Ну, мне же было интересно посмотреть, куда вы все убежали – и заглянула мне в глаза.

От таких объятий сердце растаяло:

– Ты не переживай. Все же благополучно закончилось. Давай, надень брюки, и иди на мостик, чтобы машина тебя не увидела, – от этих слов мы оба рассмеялись.

Инночка, послушавшись меня, пошла на мостик, через две палубы наверх, а я спустился опять в машину. Так же подготовили двигатель. Завели его, и через час совершили очередной отход на Кандлу.

Лоцман был скоро сдан, и судно на следующие двое суток продолжило работать в режиме полного хода.