, взимающих дань с крестьян-собирателей, в перспективе перерастает в Царство во главе со знатью, управляющей во благо себе, массами крестьянской челяди.

В планетарных масштабах, более глобально, дихотомия проявляется в противостоянии цивилизаций Суши и Моря. Две противоположные по духу цивилизационные модели; – торгово-захватническая и военно-авторитарная, конкурируют между собой за право доминировать на планете.

Так называемый «зверь морской» Левиафан имеет вязкую, текучую структуру, тогда как Бегемот существо монолитное, прямолинейно-устойчивое (его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его).

И подобная характеристика всецело формирует мировоззрения массы людей, представителей той или иной цивилизационной модели. Человек Запада – человек индивидуалист, космополит; тогда как человек Востока не мыслит себя в отрыве от коллектива и привязан к месту топографически (горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют; он ложится под тенистыми деревьями).

Модель существования скотовода и мореплавателя не предполагает привязки к тому или иному клочку земли. А для земледельца, как человека оседлого и не вооружённого, всегда возникает необходимость вольно-невольно да и подчиняться жёсткой структуре системы верховной власти.

Народы моря умеют договариваться; и мобильны, занимаются торговлей, восприимчивы ко всему новому; им свойственна демократия. Народы суши сидят же на одном месте и сторожат его, и договариваться им не с кем, у них жёсткая иерархия и коррупция и авторитарная форма правления. Народы моря привыкли видеть перед собой представителей разных культур; они не боятся «чужих» и умеют с ними договариваться и умеют уживаться. Для народов суши же, чужой – это редкое явление и относятся они к нему враждебно и с подозрением.

В восточной системе ценностей, Личность и личностная свобода, как таковая просто не существует, тогда как для западного человека свобода – свята и неприкосновенна. В Азии же сформирован доминант общественного над личным. Коллективизм не предполагает единичного мнения. Человеческая жизнь на востоке в огромном механизме лишь винтик, который можно в случае поломки заменить, а в случае неповиновения подвергнуть аннигиляции.

Человек условного востока, в силу ресентимента, не мыслит своего счастья без несчастья соседа, и так же чужие успехи воспринимает, как свое личное поражение; эти люди как бы переплетены во едино: «…жилы же на бедрах его переплетены». В одиночку его не существует – он живёт в умах соседа, в его представлении и суждении о нём. От сюда и возникновение исконно русской национальной забавы – зависти; якобы мы с соседом в одной единой упряжке, от чего же ему что-то, а мне ничего? Внутривидовая конкуренция самая сильная.

И не может быть никакой христианской любви и уважения друг к другу, если люди живут системой авторитетов и иерархии и правового неравенства. В подобных коллективах невозможно зарождение дружеских отношений, а это и на руку верховным главнокомандующим, так как всяческая общинность ударяет по непререкаемому авторитету Кесаря.

«Рассказывают, что писатель Владимир Набоков, годами читая лекции в Корнельском университете юным американским славистам, бился в попытках объяснить им «своими словами» суть непереводимых русских понятий – «интеллигенция», «пошлость», «мещанство» и «хамство». Говорят, с «интеллигенцией», «пошлостью» и «мещанством» он в конце концов справился, а вот растолковать, что означает слово «хамство», так и не смог.

Обращение к синонимам ему не помогло, потому что синонимы – это слова с одинаковым значением, а слова «наглость», «грубость» и «нахальство», которыми пытался воспользоваться Набоков, решительным образом от «хамства» по своему значению отличаются.