А всему виной оказалось послание сотского Орея – ближнего и самого доверенного человека княжича, преданно служившего ему уже долгие годы. В том послании на бычьей коже тайными для чужого глаза знаками было выведено всего три слова: «Готовится призвание викинга».

Прочитав весточку, Вадим не мешкая собрался и в сопровождении двух десятков ратников на санях выехал из Мурома. Ему хотелось увидеться и переговорить с князем Гостомыслом до того, как тот пошлёт гонцов в Ладогу. Княжич прекрасно понимал, что ежели опоздает, то всю свою дальнейшую жизнь может провести посадником где-нибудь на краю Биармии. По примеру родича Кагеля.

Вадим опустился в своё любимое большое кресло, стоящее в углу гридницкой, и устало откинулся на точёную деревянную спинку.

Боковым зрением он увидел, как медленно приоткрылась дверь и в проёме показалась голова Орея.

– Что замер, заходи! – рявкнул княжич, пожирая взглядом сотского. – Слал ли гонцов князь Гостомысл в Ладогу?

– Пока ещё нет, но вчера государь с Таиславом долго разговоры вёл. Думаю, как раз об этом! Мне ничего подслушать не удалось. Князь у дверей стражу поставил. – Орей вздохнул, пожал плечами и поднял взгляд на Вадима. – Похоже, княжич, тебе придётся самому у него всё выведать. Я уж тут больше ничем помочь не могу.

– Ты всё хорошо сделал! – буркнул Вадим, поднимаясь на ноги и возбуждённо расхаживая из угла в угол. – Пока государь не отошёл ко сну, пойду его поприветствую и попробую что-нибудь узнать. А ты сходи за тысяцким Селиславом. Да не посылай никого! Сам ступай. Он проявленное к себе уважение очень любит! Да прикажи слугам стол побогаче накрыть.

– Понял тебя, княже, всё сделаю, коли велишь!

Расторопный сотский исчез так же быстро, как и появился.

Выйдя через внутреннюю дверь в холодный коридор, опоясывающий всю громадину княжеского дома, Вадим поспешил к покоям князя Гостомысла. Сотни раз в своей жизни, начиная с раннего детства, он проделывал этот путь, и только теперь сердце его почему-то учащённо билось, как будто ему предстояло совершить непотребное действо.

Два дюжих ратника из охраны князя, стоящие с оружием в руках у дверей княжьих покоев, дружно повернули головы на звук приближающихся шагов, но, узнав княжича, расслабились, громко приветствовали его и отступили в сторону.

И тут же дверь распахнулась. На пороге стоял седобородый постельничий князя.

– Входи, княжич, – обыденным тоном произнёс старик, словно и не было долгого отсутствия Вадима в Новогороде. – Государю донесли, что ты прискакал. Он ждёт.

Княжич прошёл через просторную горницу, миновал небольшой переход и сразу попал в покоевы хоро́мы Гостомысла.

Толкнув рукой дверь с правой стороны, Вадим очутился в одрине, чувствуя мелкую дрожь, охватившую всё его тело.

Мягкий свет трёх восковых свечей, стоящих на прибитой к стене полке, создавал лёгкий полумрак, пряча в тени лицо возлежащего на ложе князя.

– Проходи, княжич, присаживайся, нечего надо мной возвышаться! – услыхал он знакомую шутку.

Вадим сделал три шага к стене и сел на край массивной резной скамьи, как делал это уже много лет подряд. Он положил правую ладонь на поручень, привычно находя пальцами сучки и свилеватости древесины, тяжело вздохнул и посмотрел на Гостомысла.

– Ведаю, с чем пришёл и почему так поспешал, – в голосе князя слышалось что-то затаённое и грустное. – Сам знаешь, ты мне куда ближе, нежели этот викинг Рюрик, но законы наши нарушать даже правителю страны нельзя. Да и гривна, что ему досталась от Колояра, повыше и постарше моей будет.

– И что же мне делать? – в отчаянии воскликнул княжич, не сводя глаз с Гостомысла.