Я опешил. Из-за спины майора выскочил полуголый, в одних трусах и накинутой плащ-палатке прапорщик Шлык.

– Ваша мать пришла, матерков принесла! Мужики, не в службу! Понимаете, жена, дура, одежду выкинула. Духами от меня пахнет! Я ей объясняю, водки не было, пили «Шахрезаду», духи. Не верит, говорит, блядую. Ну какой из меня блядун?

Про Шлыка в части ходила масса анекдотов. Однажды Шлык бросил пить. Командование части подумывало о повышении звания. Шлыку дали квартиру, жизнь начала налаживаться. Как-то прапорщик спустился вынести мусор, на крыльце встретилась жена командира части.

– С новосельем вас, прапорщик. Лиза дома?

– Так точно!

– Кстати, муж говорил о вашем повышении. Я рада за вас. Вы совсем другой человек, когда не пьете.

– Спасибо.

Шлык расцвел. Старший прапорщик это не только прибавка к жалованию – это новая должность, перспективы. Он вернулся домой. Зашел в ванную, сполоснул ведро. За шторкой журчала вода. Жена, видимо, решила принять душ, ласково подумал прапорщик.

Шлык протянул руку за шторку, нащупал мокрое женское тело:

– Ух, вы кудряшечки мои родименькие, сегодня ночью побалуемся.

И вышел.

– Леш, ты пришел? Хочешь есть, я пожарила кильки, сладкоежка мой.

Шлык замер. Жена кричала из кухни:

– Ты в ванную не заходи, там Тамара Николаевна моется.

– Кто!?

– Жена командира части. У них что-то с водой.

Шлык заколотил в дверь:

– Тамара Николаевна, простите, я же не думал…

– Все нормально, – ответила командирская жена.

От расстройства Шлык ушел в запой. Звания, конечно, не получил, а про то, что на два месяца завязывал, говорил философски: организму иногда надо устраивать встряску – не пить.

* * *

– Сегодня мусор привозили? – спрашивает Шлык.

– Да, вон там куча.

– Ради бога, поищите вещи, мужики, там документы, а главное, талоны на водку.

– Хорошо.

– Я через час позвоню, узнаю.

– Телефон у нас не работает.

– Тогда заеду.

«Газик» фыркает и увозит дежурного майора с полуголым прапорщиком в сторону офицерского городка. Я возвращаюсь во времянку.

– Меркурий, поковыряйся, может, талоны найдешь.

* * *

– О-о! Кто к нам пришел!

Я выскакиваю наружу. С дороги к нам спускается Дунька.

– Костя, у нас гости.

– Тебе чего?

– Я обиделась.

Я пожимаю плечами. Меркурий ведет Дуньку вдоль куч, по-хозяйски размахивая руками. Минут через десять заглядывает в шалаш.

– Костя, пусти на лежак…

– На хрена?

– Я Дуньку раскрутил…

– Она же больная, чокнутая!

– Она – баба!

– Здесь помойка, Меркурий, побойся!

– Сержант, не надо, ты через месяц баб наковыряешь больше, чем изюма в булочке. А мне еще полтора года Маньку Рукавишникову по ночам под одеялом гонять.

– Разговорчики, рядовой Меркуриев, смирно!

– Ну, Костян, бога ради, будь человеком! Там же баба готовая. Я до армии только раз палку спьяну кинул, так ничего и не понял, почти мальчик. Стерву одну любил, десять лет с ней за ручку ходил, ни разу не целовал. Письма писал…

Одно письмо Меркурия я читал.

«Я помню все: середину проспекта в ночь перед отъездом на базу отдыха (вместе!), когда я сжимал твою руку. Помню лес, поляну, усыпанную одуванчиками. Мы гуляли вдвоем, и так хотелось тебя поцеловать. Моя ладонь еще помнит твою руку. Если долго держать, ладони потеют, но я боялся тебя отпустить. Помню терзания по телефону, напрасные свидания (придет не придет?) Я много что помню.

В моей жизни, так или иначе, все сильные чувства связаны с тобой – любовь, ревность, радость, огорчения, злость. Всех девушек мне хочется называть твоим именем.

Я боюсь приглашать тебя в гости. Мне трудно будет возвращаться в свой дом, – из которого ты ушла. По той же причине я не храню у себя твои фотографии. Это какая-то глухая стена – твоя нелюбовь».