Язычники полагали, что человеческая душа составляет частицу Божества. Мысль ложная и очень опасная, как заключающая в себе богохульство! Мы сочли нужным остановиться на ней, чтобы охранить от нее наших братий, потому что многие члены современного общества, узнав из Книги Бытия, что Бог вдунул в лице человека дыхание жизни (Быт. 2, 7), опрометчиво заключают из этого о Божественности души человеческой по самому ее сотворению, следовательно, по ее естеству. Священное Писание прямо свидетельствует, что человек – в полной мере создание Божие (см. Быт. 1, 27; Мф. 19,4). Руки Твои сотворили меня и создали меня (Пс. 118, 73), – молитвенно взывает это разумное создание к Творцу своему по внушению Святого Духа, Единственного, Кто может открыть человеку его начало и образ этого начала. Конечно, этот молитвенный вопль – вопль души, ходатайствующей о себе и о теле своем, – отнюдь не вопль одного тела. Православная Восточная Церковь постоянно признавала человека существом, созданным душой и телом, но способным и душой, и телом быть причастником Божественного Естества, быть богом по благодати. (5)

В основание изложения нашего о душе человека мы полагаем то определение, которое делает ей вышеприведенный учитель Церкви [преподобный Иоанн Дамаскин]. «Душа, – говорит он, – есть существо живое, простое[81], бестелесное, телесными очами по своей природе невидимое, бессмертное, разумом и умом одаренное, вида не имеющее, действующее посредством органического тела и сообщающее ему жизнь, возрастание, чувство и силу рождения, имеющее ум не как что-либо отличное от нее, но как чистейшую часть самой себя. Душа есть существо свободное, одаренное способностью хотеть и действовать, изменяемое, и именно изменяемое в воле, как существо сотворенное»[82]. Для полноты этого определения или описания нужно сказать, следуя указанию другого святого отца, что душа есть существо доброе по естеству[83]. Хотя в ней после падения добро смешалось со злом, следовательно, стало поврежденным, но то же можно и нужно сказать о ее разуме и о ее свободе: повреждение чего-либо не есть его уничтожение. Очевидно, что святой

Иоанн Дамаскин дал такое определение душе относительно: относительно нашему состоянию и степени способностей к познанию. Далее он объясняет это. «Бестелесное, – говорит он, – одно – в самом естестве, а другое – в сравнении с грубым веществом. По естеству бестелесен только Бог, Ангелы же, демоны и души бестелесны по благодати и в сравнении с грубым веществом». Еще дальше святой Иоанн называет «телом то, что имеет три размера, то есть длину, ширину и глубину». Из такого определения тела, определения, и сейчас признаваемого вполне правильным и удерживаемого наукой, вытекает как необходимейшее и точнейшее последствие, что всякое ограниченное существо неизбежно есть тело. Всякое ограниченное существо заключается в большем или меньшем пространстве; вне всяких изменений, вне всякого пространства, как превысший всякого пространства и всякой меры – Бог. Бог совершенно бестелесен, то есть Существо Божие совершенно другое, нежели существа тварей, как бы эти твари ни были тонки, и отличается от существа тварей неизмеримым отличием. Поставлять в один разряд духовных существ Бога и сотворенных духов есть дерзостнейшее богохульство. Как Священное Писание, так и все святые отцы Восточной Церкви хотя и называют Ангелов, демонов и человеческие души духами, но именно в том смысле, в каком объясняет святой Иоанн Дамаскин.