– Значит, выучишь! – стараясь не произнести ни одного ругательства вслух, процедил Давид. Его руки потянулись и поправили тетрадь, разбросанные рядом ручки, обгрызенный карандаш и разрисованную стёрку на столе одногруппницы.

– На фига? – Ира опять улыбнулась. Точно водку пьёт по утрам. Вон глаза какие красные.

– Потому что от этой оценки зависит успеваемость всей группы и ты тащишь нас на дно.

– Окей, я самое слабое звено. Но должен же быть кто-то последним. Это тоже своего рода заслуга.

– Ты совсем дура?! – Давид сжал расчёску в кармане пиджака, чувствуя, что зря повысил голос. Постарался успокоиться. Вот только безразличие Синицыной этому не способствовало. Она искренне не понимала, зачем ей сдавать экзамены.

– Слышь, Хворь, не напирай, – Стас нарисовался рядом с партой и аккуратно оттеснил старосту от Иры. – Поговорили, и хватит. Успеваемость – личное дело каждого.

– Отлично. Когда её отчислят, я первый этому обрадуюсь, – Хворь резко отвернулся и вышел из аудитории. Он еле сдерживался, чтобы не достать спиртовые салфетки. Организм требовал срочно протереть руки после соприкосновения с вещами Синицыной. Они казались даже грязнее хозяйки.

Перевёл дыхание только в туалете. Привёл в порядок волосы, помыл руки и расчёску.

Вот только злость не отступала.

Клубилась мохнатым облаком рядом с раковиной, смотрела на него чёрными глазами и тянулась когтистыми лапами к его шее.

Читать "Осколки Истины" тут

4. ГЛАВА 4. О вреде помощи ближнему своему

Ирина Синицына

Ой, нехорошо получилось. Бедный Хворь разозлился и расстроился. Я по натуре человек добрый и редко кого задеваю, даже помогать стараюсь. Но тут как-то не по-дружески вышло.

– Он совсем задрот, – пробормотал Стас, помогая мне собрать вещи в рюкзак. – Не обращай внимания. Очки протрёт и успокоится.

– Вообще-то, ему итоговую оценку будут ставить на основании общей успеваемости группы, – влезла Ленка. Тихонова всегда вела себя тише воды ниже травы, а тут смотрите-ка, высунула перископ из подводной лодки, бодаться за старосту полезла.

– А нам какая разница? – раздражённо гаркнул Стас.

Мы перешли в соседнее крыло и поднялись в маленькую аудиторию на два этажа выше.

Проспав две пары, я почти восстановилась после бессонной ночи. Даже поесть захотелось.

Отец вернулся с записи последнего альбома. Но очередной спонсор оказался жуликом, надеющимся подзаработать на популярности группы.

И папа опять задепрессовал. Как любой уважающий себя музыкант, он был уверен в гениальности своих песен и искренне недоумевал, когда его пытались раскрутить на бесплатные выступления или разводили на деньги.

Так как это был не первый случай в папиной карьере, последствия были легко предсказуемы. И дабы папа не свалился в клоаку безнадёжности, мне пришлось всю ночь убеждать его, что он непризнанный гений и вот-вот найдётся человек, который оценит его произведения по достоинству.

Я, например.

А потом всю ночь слушала весь батин репертуар за двадцать пять лет. Прекрасные песни про неземную любовь, заканчивающуюся обычно чьей-нибудь смертью.

У моего жизнелюбивого и позитивного отца почти вся лирика составляла жуткие сопли, которые, впрочем, многим были по душе.

В том числе и мне.

Закончили мы только в семь утра.

Батя успокоился, бездна отчаяния захлопнула пасть, и мы снова были счастливы. Не удивлюсь, если он уже сегодня подпишет новый договор с очередной сомнительной компанией.

Я сгоняла, схомячила шаверму, а вернувшись, не увидела на паре старосту и заволновалась.

Как так?

Заучка, и занятия пропускает?!

Я его довела до истерики?

Я же не специально. Он меня на самом интересном месте сна разбудил. Батя как раз выступал с юбилейным концертом на стадионе, и на него бакланы напали. Такое пропускать жалко.