Когда Хароныч возвратился, Копченый мирно лежал на скамье и вдыхал чернильным носом запах, доносящийся из кабинета хозяина. Он уже не кашлял, но и ничего не произносил. Просто отдыхал, поглядывая на лунный диск.
Хароныч взял его под мышку – кот посмотрел на него с опаской, но отбиваться не стал.
– Копченый? Ты как? Уже все? – посмотрел на него Чертанов с легким разочарованием. – Понимаешь меня?
– Мыр!
Копченый моргнул – то ли от ветра, то ли давая понять, что не все потеряно.
– Ну ничего! Амалии ты понравишься! Сметаны даст, потрошков! Сгущенки! – добросердечно прокряхтел Хароныч, отпер калитку и, держа в одной руке Копченого, а в другой – чемодан с пожитками, двинулся в сторону Петровского парка.
Редкие ночные пешеходы и проезжавшие таксисты видели на одной из парковых троп необычную парочку – лысого долговязого мужчину и выглядывающего у него из-за пазухи черномордого кота, который с любопытством смотрел вперед, в интригующую неизвестность. Но вскоре луну заволокли тучи, и удаляющиеся силуэты этой пары окончательно стерлись в густом ночном мраке, привычном для спящей под осенним одеялом столицы.
Однако, кто-то из пешеходов затем все же усомнился, что видел силуэт кота. Возможно, это была лишь часть шарфа, закрученная в лихой узор, напоминающий морду животного.
Кто знает? Ночь слишком темна и таинственна для того, чтобы полагаться на собственное зрение.
Глава 2
Ночь действительно была темна и загадочна. Даже из небольшого окна съемной квартирки Енисеева, затерянной среди безликих кирпичных многоэтажек. Глаза устали от напряженной работы, и Всеволод встал, чтобы размяться. Жена давно спала – она не стала отвлекать его от вдохновенного занятия. В творческом порыве Сева напоминал пианиста, который двигал шевелюрой в такт музыкальным волнам, с той только разницей, что вместо приятной мелодии доносилось монотонное потрескивание компьютерных клавиш.
Неожиданно раздался телефонный звонок. Енисеев вздрогнул, схватил айфон и поскорее нажал кнопку приема звонка, чтобы не разбудить уставшую жену.
На другом конце раздался беззаботный и слегка поддатый голос его приятеля, Макса Горлача.
– Здорово, Севыч! Так и знал, что не спишь!
– Привет! И как догадался?
– А я мимо твоего дома только что на такси проехал. С тусовки одной, пока их окончательно не прикрыли. Твое окно узнал, смотрю – свет горит. Неужели отчеты составляешь, даже на удаленке?
– К счастью нет, работаю сейчас исключительно на себя и для себя. Надо использовать уникальный шанс.
– Ого! Работаешь! Отдыхал бы! А меня вызывают, завтра потащусь в отдел, микробы по пути собирать. Какие последние новости, много зараженных нашли?
– В Москве около трехсот человек, радоваться нечему.
– Ни фига себе! А мотаться на работу заставляют! Эх, чувствую, сдохнем мы как истинные патриоты, сами того не ведая. Выдадут посмертно медаль за самоотверженность, ха!
– Не каркай! Надеюсь, скоро эпидемия пройдет.
– Хотелось бы. А над чем работаешь? Ты же все книгу написать порывался, насколько помню.
– Именно! Двигаюсь в этом направлении.
– Строчишь заметки о трудовых буднях?
– Шутишь? Кому такое интересно? Я же не путешественник или художник. В моих буднях все слишком буднично, если можно так сказать.
– Ха! Скромняга! А ты преподнеси так, чтобы было увлекательно. У тебя же в отделе что ни чувак, то герой юморески! Уж я то видел! Веселее, чем у нас, в сводно-аналитическом.
– Хорошо, подумаю над предложением. Удачно завтра отработать!
– Спасибо! Рассчитываю свалить после обеда! Можем вечером посидеть где-нибудь, пока бары не закрыли, как в Европе! Там теперь из дома хрен выйдешь! Только с собакой или за аспирином, хаха! Всемирный домашний арест! Кто бы мог подумать!