Однако вскоре по окончании «Анны Карениной» Толстой начал смотреть на жизнь мрачнее. Чем бы он ни занимался, его неотступно преследовал вопрос о смысле жизни. Внутренний голос в его голове упорно спрашивал: «Зачем я здесь? Для чего? В чем цель и смысл всей моей деятельности? Зачем я существую?» С годами этот голос звучал все настойчивее: «Прежде чем заняться самарским имением, воспитанием сына, писанием книги, надо знать, зачем я это буду делать. Пока я не знаю – зачем, я не могу ничего делать», – писал Толстой в «Исповеди».

Там же он формулировал вопрос иными словами: «Вопрос мой – тот, который в пятьдесят лет привел меня к самоубийству, был самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца, – тот вопрос, без которого жизнь невозможна, как я и испытал это на деле. Вопрос состоит в том: „Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, – что выйдет из всей моей жизни?“ Иначе выраженный, вопрос будет такой: „Зачем же мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?“ Еще иначе выразить вопрос можно так: „Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?“»

Поскольку Толстой не мог ответить на эти экзистенциальные вопросы, он пришел к выводу, что его жизнь бессмысленна: «„Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, – ну и что ж!..“ И я ничего и ничего не мог ответить». Толстой чувствовал себя так же, как пророк Экклезиаст, писавший: «Суета сует, все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки» (Еккл. 2, 22). Толстой верил, что абсолютно ясна и неоспорима лишь одна истина: жизнь заканчивается смертью и исполнена печали и страданий. Мы и все, что нам дорого – наши близкие, наши достижения, наша личность, – в конечном итоге бесследно исчезает.

В конце концов Толстому удалось выбраться из пучины нигилизма. Он начал с поисков людей, которые жили в гармонии с собой, и стал выяснять, в чем они видят смысл жизни. По словам писателя, большинство людей в его окружении – аристократия и литераторы – вели поверхностную и пустую жизнь и ничего не знали о том, как наполнить ее смыслом. Тогда он расширил поиски за пределами своего круга и с изумлением обнаружил, что миллионы обычных людей вокруг, судя по всему, нашли ответ на вопрос, который поглощал его. Эти «простые люди», как их назвал Толстой, необразованные крестьяне, черпали смысл жизни в вере – вере в Бога и в христианском учении.

Хотя Толстой уже к студенческим годам пережил разочарование в религии, в зрелые годы, вследствие духовного кризиса и поисков смысла жизни, он вернулся к этому взгляду на мир. Заинтересовавшись верой, которая была жизненно важна для крестьян, он изучил различные религиозные и духовные учения, в том числе ислам и буддизм. Поначалу Толстой обрел пристанище в родном ему русском православии, но в конечном итоге порвал с ним и стал жить в соответствии со своей упрощенной версией христианства. Основой его верования было учение Христа, изложенное в Нагорной проповеди.

Толстовское определение веры довольно расплывчато: он считает ее фундаментально иррациональным знанием о смысле человеческой жизни. Ясно одно: Толстой был убежден, что вера связывает человека с чем-то большим или даже бесконечным, лежащим за пределами «Я». «Какие бы и кому бы ни давала ответы какая бы то ни была вера, всякий ответ веры конечному существованию человека придает смысл бесконечного – смысл, не уничтожаемый страданиями, лишениями и смертью», – писал Толстой в «Исповеди». Хотя он и не верил в церковные чудеса и святыни, но обрел смысл в том, чтобы жить «по-божески», – а это, по Толстому, означало жить «по совести» и, подобно Христу, посвящать себя другим людям, особенно беднякам.