– Румынское правительство не будет молчать в отношении потерянных территорий. Тем более тех, что граничат с ними испокон веков. И мы, евреи, пострадаем больше всего, – убеждал домашних Моисей, хотя ему никто не возражал.

– Ну что, дочки, не надумали ехать? – обратился Моисей сразу к обеим дочерям. Аня стояла совсем рядом, держа за руку семилетнего Симочку, удивлённо и с испугом пытающегося понять, что происходит. На лице старшей дочки застыла обычная гримаса независимости. Скорее с презрительным, чем равнодушным видом она наблюдала как мать пытается спрятаться за спиной отца. У младшей Регины на лице был почти такой же испуг, как у ребёнка сестры. Она с тоской думала о том, что родители уезжают навсегда и никто не знает, как повернётся в дальнейшем судьба каждого из них. Прощались в доме. Отец настоял, что провожать их не надо. «Незачем лишний раз привлекать внимание соседей».

28-го апреля 1941 года Моисей и Ента сошли с поезда на перроне Одессы, где их с радостной улыбкой встречала Фаина. Как всегда, Фаня была одета по последней моде, следуя рекламным новинкам получаемых журналов из Франции, Англии, Америки. Вся одежда её, включая кокетливо посаженную с небольшим наклоном на левый глаз шляпку, плотно прилегающая юбка и пиджачок, весь ансамбль насыщенно-синего цвета сразу выдавали европейскую природу её происхождения. И, конечно, Фаня не скрывала, можно сказать, даже гордилась тем фактом, что приехала из другой, более цивилизованной страны. Но она также понимала, какой сумасшедший разрыв лежит между её видением жизни и людьми её непосредственного окружения. И в этом случае она испытывала толику дискомфорта, понимая, что здешние люди скорее завидуют, чем восхищаются её вкусом.

– Ну, здравствуй, дочка. Мы с мамой рады тебя видеть.

Все расцеловались, внимательно рассматривая друг друга.

– Вы оба прекрасно выглядите, – не совсем искренно сказала Фаня, обнимая и целуя мать. Мать немного осунулась. Даже похудела. От уголков глаз протянулась мелкая сеть морщинок, которых Фаня раньше не замечала. Но она не стала ей об этом говорить, чтобы лишний раз не заострять внимание на чём-то негативном. Мать и так вечно паниковала по любому поводу.

– Надеюсь, вы не будете возражать, если мы возьмём извозчика. Это будет немного дороже, но до трамвайной остановки не близко. Да и чемодан вместе с этим большим вещмешком не надо будет тащить, – сказала Фаня тоном, в принципе не подлежащем возражению.

– Ну рассказывайте, – обратилась она сразу к обоим, когда они уселись в небольшой слегка поношенный дилижанс.

– Как Аня, Регина? Как они отнеслись к вашему отъезду, Регина, небось, плакала?

– Представь себе, что обе были сравнительно спокойны, – ответил отец. – Региночка, конечно, пыталась храбриться. Но думаю, ни та, ни другая долго оставаться в Аккермане не будут. Аня, по-видимому, с семьёй переедут на родину мужа, в Волонтировку. Ну а Региночка, скорее всего, потянется за нами. Вот только поначалу мы должны хоть немного устроиться. Я думаю, она как медсестра быстро найдёт себе здесь работу.

– Да, конечно. Я ей обязательно помогу, – заявила Фаня, не задумываясь ни на секунду. – А что будет с домом? Вы, наверное, могли бы его продать?

Отец сказал, что в принципе они не возражают, но намекнул, что об этом они с мамой пока не думали. Стало ясно, что полной уверенности в том, что они приживутся в Одессе, у отца пока не было.

По пути они ещё обо многом успели поговорить, вспоминая нюансы городской жизни Аккермана, общей обстановки в стране, хотя Румыния фактически уже была просто страной, граничившей с СССР, и по сути, не их родиной.