Не знаю, сколько времени мы просидели в пустоте, ничем не занятые, но вскоре трещина начала приоткрываться. Ли обнаружил это первый. Я порадовалась, что он со мной. Одной здесь было бы тоскливо и одиноко, а еще страшно. В компании иронга я чувствовала себя намного спокойней, словно была под надежной защитой.

Как только щель приоткрылась настолько, что можно было заглянуть в нее, мы сразу прильнули к ней, рассматривая Горга. Но ничего не изменилось ни в его позе, ни в пространстве вокруг него. Мы смотрели и смотрели. Мои глаза утомились от однообразного видения этой картинки. Я стала чаще моргать и клевать носом. Ли заметил это и предложил:

«Вот что, Маша, ты поспи, а я пока подежурю. Потом будет моя очередь».

Я согласилась, так как давно не спала. Скрутившись в центре шара калачиком, как когда-то в желтом пространстве, я постаралась ни о чем не думать. Не думать о странном месте, в котором мне приходилось находиться и спать, не вспоминать выпад Горга против меня, не думать о его ужасном состоянии, и о том, что возможно, все мы находимся в страшной беде, раз Горг так свирепо гнал нас. Постепенно я погрузилась в сон. И мой сон перерос в кино про моих детей.

Ромей сидел, насупившись на моей кровати, исподлобья сверля взглядом Гордея. Неужели поссорились?

– Гордей, слушай, давай, все-таки, придем к соглашению,– предложил он.

– Как? Ты ничего не хочешь слушать. Ты хочешь, чтобы я поступил так, как считаешь и желаешь ты. Но у меня свое мнение на этот счет, и я его тебе уже высказал. Подумай сам, Ромей, к чему тебе «Лечебное дело»? Кого ты собрался лечить? На Острове никто не болеет, на Земле мы не останемся. Знаний об этом деле у нас побольше, чем у преподавателей.

– Но твои «Медицинские аппараты и системы» очень скучные,– заныл Ромей. – Удавиться можно.

– Зато практичные. Там хоть что-то можно выудить из того, чего мы еще не знаем. Ты же сам говорил маме о Принстоне и Беркли, где учиться еще сложней,– убеждал Гордей. – Давай получим хоть какой-то опыт в этом деле. И учиться там недолго – всего 2 года, 10 месяцев. А на фельдшера почти четыре года.

– Моя мама так училась,– тихо сказал Ромей.

– Дэн сказал, что она училась на медсестру, это другое, Ромей.

– Зато там углубленный курс, а тут только базовый,– бубнил свое мой сын.

– Эх, Ромей, ты еще такой ребенок,– широко и открыто улыбнулся Гордей. – Соглашайся ты со мной. Не бросай меня одного.

– А ты меня,– губы моего мальчика растянулись в ответной заразительной улыбке.

– Значит, согласен? – обрадовался Гордей.

– Твоя взяла. Ты всегда меня убеждаешь, а говоришь, будто делаешь, что хочу я. Пройдоха и обманщик!

Ромей вдруг вскочил с кровати и набросился на Гордея, повалив его сначала на подушку, а потом и на пол. Гордей смеялся и кряхтел, стараясь высвободиться из крепкого захвата Романа. К ним вошел мой папа и увидел свалку на полу.

– Эй, что вы опять затеяли? – сурово спросил он. – А ну-ка, поднимите с пола подушку. Бабушка только стирала постель, а вы ее валяете в пыли. Чья очередь убирать в комнате?

– Гордея,– усмехнулся Роман и подмигнул ему.

– Что? Я вчера мыл полы! – возмутился Гордей.

Мой папа в строгом притворстве нахмурил брови и скомандовал:

– Бери ведро и швабру и приведи комнату в порядок. Бабушке тяжело убирать за вами. Следите сами за чистотой. Слышишь, Роман?

– Да, слышу я, деда. Сейчас все уберу.

Он, добродушно улыбаясь, вышел из комнаты. Гордей поднял с пола подушку и отряхнул ее.

– А Дэн сделал нам аттестат? – спросил он.

– Пока нет. Но обещал, что скоро сделает. И как вы будете учиться там? Не знали мы, что на эти специальности берут после 11 класса. Маша-то у нас училась после девятого, вот мы и думали, что там все так учатся.