– Что, Алеша, – силовик заметил, – разве ровня та беда с твоею?

И Емелин промолчал. А Шухов:

– Разумеется, совсем не ровня, – резюмировал, – возможно жопа никогда не заживет у парня, говорят врачи, порою даже невозможно излеченье оной.

Полпути уже прошли, и Шухов, чтоб Емелина отвлечь немного от души переживаний жутких продолжал травить:

– С чекистом нашим, с полковым, беда случилась тоже. Так что, Леш, ты не один сегодня. Быть свидетелем пришлось печали. Заступаю я в наряд намедни, значит в стартовый. Полетов нету. Исключительно чудесный вечер. В преферанс себе сидим играем. Пишем пулю. Вдруг средь ночи тихой слышим ясно, что стреляют где-то. По характеру хлопков, как будто бьет ПМ, вполне знакомым звуком. Навострили на макушке ушки и район определили точно, где стрельба, и был то привод ближний.

Ну, срываемся. Летим конкретно всей компанией туда скорее, на пожарке аварийной дуем. Подъезжаем – вот вам хрен в томате: с пистолетом особист Сашуля в свете фар жмет на курок без толка, все, как видно, расстрелял патроны, израсходовал, чума лесная.

Видя то, что не грозит убийством, полоумного скрутили разом, мимоходом отобравши пушку. Привезли на КДП, а там уж подполковник Балалайкин вот он, объявился и не запылился за коллегою приехал пьяным.

А Сашуля из веревок рвется, горько плачет и орет, что мочи только в легких есть: «Как крыс вас, суки, постреляю! Поглядите, падлы, сколько их понавалял на травке! То же самое и с вами будет, поменяю вот обойму только!»

Затолкали кое-как в «УАЗик» к Балалайкину Сашулю, ну и тот повез его домой скорее, честь конторы не позорить дабы. Сквозь раскрытые машины окна на прощание успел расслышать несуразицу: «Сжирают крысы! А супружница моя в больнице, ненаглядная, лежит, с ангиной!.. Ничего, что я служил в танкистах, контрразведчика характер службы в роде войск любом один и тот же! Так как методы едины наши!.. Развяжите, пидарасы, руки!.. У меня лежит жена в больнице!.. Не до вас тут мне совсем гондонов!»

– Это белая горячка, значит, у товарища. Попрут теперь уж, – оружейник рассудил Аркадьев. А Зернов:

– Он из танкистов правда? – у рассказчика спросил.

– Да, точно, – за него ему стартех ответил, – в гаражах тем сам хвалился как-то под подпитием приличным правда.

– Так что скоро к нам прибудет новый контрразведчик, – кочегар заметил.

– Вот беда кому, – сказал Аркадьев, оружейник, – не сравнить с твоею. Потеряет человечек должность, на которую молиться можно. Дефицит ему любой и дура на кармане завсегда с собою. К пистолетчику ходить не нужно. И лежачего не бей работа. Не найдет лафу такую больше. На круги своя, вернуть все чтобы, просидел в сортире б Саша долго. А тебе всего нырнуть разочек. Так что нос да пистолетом, Леша.

– Зря не дрейфь, – силовичок досужий поддержал, – припоминаю пору, туалет когда стоял у штаба, деревянный. В нем полы сопрели. Ну и надо же, с полетов ночью летчик правый шел, Дубинин, мимо и нужду как раз надумал справить. Доски хрустнули. Пилот-бедняга провалился и чуть душу было не отдал, был мужичина тучный, сам никак не мог из ямы вылезть… Поутру нашли солдаты только. Хваткой мертвою за край держался, пребывая в говнице по сиськи… Но с тобой твой коллектив гвардейский, так что здорово дружбан не бойся.

Путь закончен. Никого у штаба. В одиночестве стоит угрюмо туалет. Он в ожиданье дремлет, потому что достоверно знает, понимает: не оставят в чреве новый, табельный ПМ так просто. А коль эдак быть спектаклю значит, да какому – говнолазов шоу – представленьям представленье то что. Где, в каком его дадут театре? Не ошибся – подошли артисты.