– Емелин, ты хаевец, – проворчал, – такой же, как и я, и не имеешь права эдак бабою слюнявить нюни.

Очень грустно улыбнулся Леша, кочегар же продолжал:

– Ты вспомни, перед кем не пасовали даже: хоккеисты, сопромат, а также Глеб Степанович, да Шпак, и даже сам Геронимус – Земли светило. Это то бишь теормех! Да разве перечислить всех чудес хаевских. Так что марочку держи, мужчина. И крепись давай, дружок, мужайся… Служба наша, между прочим, Леша, с обучением в хаевне сходна. Тут и там не поскучаешь очень. Приключения одни сплошные, вот хотя бы взять твое сегодня. А недавно из ТЭЧи механик в ситуацию попал похлесче. Жизнь такую с ним сыграла шутку – закачаешься, с твоей не ровня.

– Об Охрюдине ли речь? – не вставить силовик Фомин не мог словечко.

– Об Охрюдине, конечно, – Шухов отвечал, – о нем, конечно, Саша.

– Разве может быть ужасней что-то и позорнее со мной случая? – грустно молвил Алексей. – Не может!

– А послушай вот и вывод сделай. – Кочегар опять ему и начал про охрюдинское горе ведать.

– Значит так, в наряд пошел Охрюдин, по столовой заступил дежурным, по солдатской. Налупился каши и почувствовал себя великим. Замполитом полковым надулся – грудь колесиком, глаза оглоблей и, как мусор, за порядком смотрит.

Это, видно, надоело скоро. Разумеется, кому приятно слушать чавканье, стучанье ложек да шуршание сапог солдатских. Стал искать вокруг себя глазами бравый прапорщик чего иное, чтоб хоть чуть поинтересней было. И, представьте, подфартило парню: дверь раскрылась ветерком на кухню и увидел красоту мужчина: моет женщина посуду в чане, перегнувшись через край, и попа, разъядреная ее, большая, оголилась, потому как юбка завернулась ветерком на спину сквознячком обыкновенным, шустрым, кстати, дверь и отворил который. Но, что главное трусов, на даме этой не было совсем. На кухне их, как правило, в жару снимают все, кто трудится с печами рядом.

Ну так вот, уперся, значит, прапор в попку голую нахальным взглядом, и заметил, что солдаты тоже перестроили на дверь вниманье. Безобразию конец такому был Охрюдин положить обязан. И поэтому к заветной двери устремился лично сам, порядок надлежащий навести пытаясь. В дверь раскрытую вошел и тихо за собою притворил проказник. Нет бы хлопнуть, а потом сурово замечание бабенке сделать. Так и так, мол, вы чего солдат тут развращаете, гражданка, это? Поодерните юбчонку что ли! Ан же нет. Сластолюбивый прапор о морали-то как раз не пекся, как мужик любой, нормальный если. Сзади к попе подошел тихонько и ладошкою потрогал жопу. Но эмоций никаких особых. Вроде как не замечает даже и посуду в чане моет также, буквой Зю, не разгибаясь стоя. Что же, прапорщик усилил натиск, щупать женщину за попу начал. Только ноль совсем эмоций дама. Не раздумывая долго, прапор вынул член вполне готовый к бою да в бабеночку скорей присунул. И поехала, пошла забава.

Порет прапорщик, кого не зная, а партнерочка стоит, балдеет, в чан упершись широко руками.

Вот оргазм одновременный, сладкий. И все было б хорошо, когда бы, слишком не захорошело даме. Так ее разобрало, что, руки завернув назад, за попу парня ухватила и тянуть, да жопу пополам разорвала гвардейцу в исключительно экстазе бурном.

Прапор белым заревел медведем, хлеще чем «Ту-22» на взлете, и сознания лишился малый в самой сладкой середине кайфа. И блаженства пик! И чувств вершина! Но, однако же, конец плачевный. Прибежавшие на вопль солдаты еле вырвали из ручек страстных испускающего дух гвардейца, с окровавленным порватым задом. Чуть еще бы, и конец летальный в той любови наступил недолгой. Полумертвого в санчасть сначала, ну а после в ОВГ, где жопу предстоит теперь лечить серьезно, так как туго заживает место.