Сделав шаг назад, Оуэн увидел, что портрету он нанес серьезный урон. Задумался, как это исправить. Полураздраженно, полушутя сказал себе: эта чертова дрянь – моя, так чего б не получить удовольствие. Намочил тряпки в скипидаре и обеими руками мстительно накинулся на картину. Намочив пигменты правого глаза, он размазал краски по пламенеющим волосам, залезая и в бледный пейзаж над головой Элизабет. Размазанное смахивало на рог. Ну где вы видели однорогую корову? Второй мазок он сделал из другого глаза. Намочил рот и размазал его в мальвовую дымку. Остальное лицо он уничтожил оранжевым с ее волос.

Картину, зубную щетку и скипидар Оуэн унес в подвал. Стамеской отковырял кнопки сзади на подрамнике, а потом содрал холст. Сам подрамник разломал, полотно изрезал на ленты, запихал их в джутовый мешок вместе с тряпками и зубной щеткой. Выйдя в заднюю дверь, сунул мешок в мусорный бак под другие отходы. Палки от подрамника отнес в гараж, а там топориком нарубил и расколол все деревяшки на незначительную щепу, которую и вывалил на горку растопки за соседним сараем. После чего удалился к себе в комнату мыть лицо и руки.

Когда Оуэн отвернулся от нее тем летом, Фиби могла различить, что́ происходит; не почему. Оуэн начал относиться к ней как к врагу. Что сделала она, чтобы так настроить против себя того, кого так любила? Фиби призвала все свое терпение, надеясь, что если Оуэн и не откажется от этой враждебности, то хотя бы объяснит ее. Позднее она стала осторожной, а иногда враждебной и сама. Тогда Оуэн пристально смотрел на нее без удивления, как будто разглядывал любопытную старую фотографию.

Фиби начала страдать от двух несчастий. Во-первых, на несколько месяцев она потеряла Луизу и Уолтера, а любой из них мог бы ей помочь. Во-вторых, ее ползучая болезнь отравила ей и жизнь, и восприятие этой жизни.

Когда не работает щитовидная железа, это не воспринимается как симптомы. Уныние и возбуждение, даже несварение желудка трактуются как индивидуальные и обычные проявления. Только в сентябре Фиби обратилась к врачу – терапевту общей практики, который с ходу определил, в чем беда. Ей следует, сказал он, проверить основной обмен веществ, как это принято; для этого он ей посоветовал обратиться к специалисту по эндокринной патологии. Оуэн кого-то порекомендовал; и тогда ее несчастье усложнилось неверным диагнозом.

У доктора Севарейда случилось прозрение специалиста: он лечил тысячи железистых расстройств и мог определить их с первого взгляда. Как только к нему в кабинет вошла Фиби, он увидел, что заболевания щитовидки у нее нет. Так ей и сказал. Конечно, следует проверить основной обмен веществ – эта оценка лишь докажет его правоту. Тотчас же он представил ее медсестре, которая эту оценку и произвела.

В исследовании замеряли обменную деятельность, фиксируя объем кислорода, который пациент потребляет за определенное время. В соседнем кабинете сестра заткнула Фиби уши и нос резиновыми пробками, а к ее рту пристроила маску. Через нее Фиби дышала кислородом из стоявшего рядом баллона; затычки сокращали ей поступление кислорода лишь до того, который подавался из цилиндра.

После того как Фиби начала дышать через маску, медсестра вышла из кабинета где-то на полторы минуты. Вернувшись, проверила результаты на мониторе, и ее потрясло, когда она обнаружила, что показатели не нормальны, – потрясло потому, что она верила в профессиональную лихость своего нанимателя так же, как верил в нее и он сам. Пока ее не было, сказала она, какая-нибудь пробка наверняка ослабла и впустила воздух. Поскольку ее за такую халатность могли уволить, она умолила Фиби не говорить врачу, что она оставляла ее в одиночестве.