Полюбовавшись на его угодья, я пошёл к избе. Постучался, послышался голос: «Сейчас, сейчас!», звякнул засов, открылась дверь.

– Здравствуй, здравствуй! – обрадовался он. – С охоты, наверное?

– С охоты, Тимофей!

– Заходи.

Обстановка избы была небогатой, но исконно русской. На белой русской печи лежала тёплая овчинная шуба, служившая одеялом. Возле печи – старые валенки. На бревенчатой стене висело одноствольное ружьё, рыболовные сети. Около окна – стол, на нём самовар в окружении жестяных кружек. Окошечки по обеим сторонам избы пропускали мало света, в доме царили сумерки. На косяке двери висел плащ, на полу сушились подмазанные дёгтем сапоги.

Я сел за стол. Из окна виднелось озерцо, там старик расставил сети. На берегу высились два столба, между ними протянуты верёвки, на которых вялилась рыба. Ещё давно здесь протекал ручей родниковой воды, но из-за землетрясения ключ накрыло камнем, вода стала меньше сочиться, и появилось озерко. В тихие минуты вода здесь ровная, словно зеркало. Тут поселились утки и серые цапли, недавно эти места стали наведывать ходулочники и маленькие плавунчики.

Тимофей сел передо мной. Он был стар. На нём – длинная рубаха, подпоясанная ремешком, кожаный жилет, серые штаны.

– Ты, как я вижу, решил пчеловодом стать? Вон, какую пасеку сделал!

– И пчеловодом, и медоваром. – Ответил лесник.– Решил чай не только с молоком из деревни пить, но и мёдом заедать.

Тут Сахарок подошёл ко мне и свернулся калачиком у ног.

– А мы вот на зайцев ходили… – начал я, показав рукой на свою поклажу. – Удачной охота оказалась!

– Как пса звать? – поинтересовался он.

– Сахарком я его прозвал.

При упоминании этого имени лайка тихо взвизгнула. Тимофей разлил чай, разбавил молоком и достал с полочки баночку мёда.

– Угощайся! Мёд сладкий, понравится.

– Спасибо, Тимофей.

После чаепития лесник решил показать свою пасеку. Мы вышли на поляну, где росли медовые травы. Огненное солнце жестоко палило, в воздухе звенели пчёлы. Осторожно подошли к ульям.

– Сколько пчёл! – воскликнул я, боясь приблизиться. – Настоящая медовая ферма!

– Не бойся, нас они не тронут. – Подбодрил меня старик. – Не бойся!

Едва преодолевая страх, я подошёл к ульям и верно – пчёлы нас не тронули. Тимофей достал из жилета трут, напичканный сухим мхом и травой, подул на него, потряс и показался дымок. Он проник в ульи, пчёлы затихли и быстро заснули. Потушив трут, он достал соты. Налил мёд в баночку, подал мне.

– Бери! Подарок. – Улыбнулся он. Сахарок радостно тявкнул.

Наступил вечер. Я попрощался с Тимофеем, дал ему парочку зайцев. Старик радовался и просил, чтобы чаще наведывался к нему. Сахарок на прощанье потёрся носом с лесником и побежал за мной.

Январь. Ночную мглу рассеяло восходящее солнце, и снег засверкал множеством огоньков. Всё вокруг покрылось инеем: деревья, кусты, забор, дома…

Небо удивительно чистое – ни одного облачка. Вдалеке осталась деревня с курящимися избами.

В лесу царило молчание. Вокруг – красота! Словно попал в неведомую волшебную страну. Особенными в тот день оказались берёзы. Их верхушки возносились к небу, будто хотели почувствовать тепло солнца.

Постепенно берёзы стали пропадать, на их место пришли сосны. Жизнь потекла веселее: белки, виляя хвостами, прыгали по веткам. Проносились стайками синички. Клесты выклёвывали семена из шишек, а другие их сородичи мирно дремали.

Вдали я заметил странное существо: бобр не бобр, хорёк не хорёк. Пригляделся – выдра! Не поверил своим глазам – выдр здесь уже третий год не водилось! Выдра заметила меня и, сгорбившись, побежала прочь. Я сквозь кусты – за ней. Оказывается, даже по сугробам она неплохо бегает! Как мог, старался не упустить её из виду. Лес редел. Впереди виднелся ручей, скованный льдом. Беглянка туда и направлялась. На ручье – чёрная прорубь. Там она и скрылась! Преследовать дальше не было смысла: я не знал, в какую сторону она поплыла и откуда вынырнет.